Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Макмиллан cтр.№ 108

Правительства европейских держав отнеслись к предложению России прохладно, а германское – так и вовсе враждебно. Тем не менее им пришлось принять во внимание энтузиазм общественности. Со всех сторон хлынул поток писем и петиций, призывающих делегатов конференции послужить интересам мира. Только в Германии удалось собрать свыше миллиона подписей в защиту декларации о разоружении. Посланный в Гаагу документ, помимо прочего, содержал намек на то, каким именно способом националистические чувства в итоге подорвут все довоенные попытки добиться этого самого разоружения. В нем говорилось: «Мы не хотим, чтобы Германия разоружалась в то время, как весь мир вокруг нее ощетинился штыками. Мы также не желаем ослаблять наши позиции или отказываться от преимуществ, которые могли бы извлечь из мирного состязания между нациями» [774] .

Кайзер прокомментировал эти события так: «Я подыграю всей этой комедии с конференцией, но на всякий случай не расстанусь с кинжалом» [775] . На сей раз с ним был согласен даже его британский дядюшка Эдуард. «Это самая дикая глупость и чепуха, о которых я когда-либо слышал» [776] , – говорил он. Германские представители отправились на конференцию, задумав сорвать ее – если только это получится сделать так, чтобы избежать единоличной ответственности. Возглавивший делегацию Георг Мюнстер, посол Германии в Париже, решительно осуждал саму идею мероприятия. В делегацию входил и мюнхенский профессор Карл Штенгель, который незадолго до начала конференции опубликовал брошюру, где решительно осуждал разоружение, международный арбитраж и пацифистское движение в целом [777] . В германском министерстве иностранных дел уже известный нам Гольштейн проинструктировал посланников следующим образом: «Для государства нет цели важнее защиты собственных интересов… В случае с великими державами это далеко не всегда означает необходимость [любой ценой] поддерживать мир – речь скорее идет о том, как ущемить интересы врагов и соперников, находясь при этом в союзе с группой более сильных государств» [778] .

Австро-Венгрия проявляла по поводу конференции так же мало энтузиазма, как и прочие державы. Инструкции министра иностранных дел Голуховского делегатам гласили: «Существующие взаимоотношения [между странами] не позволяют достичь каких-либо серьезных результатов. Впрочем, мы едва ли нуждаемся в таковых – во всяком случае, применительно к военным и политическим вопросам» [779] . Во Франции, где было немало пацифистов, идея конференции изначально вызвала более серьезную поддержку, но французского министра иностранных дел Делькассе тревожило то, что собравшиеся делегаты могут принять резолюции, исключающие в дальнейшем мирное возвращение Эльзаса и Лотарингии: «От себя скажу, что пусть я и министр иностранных дел, но прежде всего я француз и не могу не разделять чувств своих соотечественников» [780] .

Великобритания (которая, кстати, назначила адмирала «Джеки» Фишера одним из делегатов) была готова обсуждать вопросы международного арбитража, но вот идеи разоружения ее не особенно интересовали. Адмиралтейство сообщило правительству, что приостановка развития военно-морских сил «совершенно невозможна» [781] и что любые ограничения в области разработки нового и более совершенного оружия «послужат интересам варварских народов и повредят цивилизованным нациям». Про предложения установить общие законы и обычаи войны было сказано, что «Их Лордства не склонны связывать страну подобным образом, поскольку подобные договоренности почти наверняка приведут [лишь] к взаимным обвинениям». Военное министерство высказалось столь же прямолинейно, заявив, что не считает желательной ни одну из мер, предложенных русскими.

В состав американской делегации входил Альфред Мэхэн, апологет развития «морской мощи». Глава делегации Эндрю Уайт, посол США в Берлине, отмечал в своем дневнике: «Едва ли он [Мэхэн] хоть сколько-нибудь симпатизирует основным целям этой конференции» [782] . Американская позиция в целом подразумевала поддержку мирных инициатив, а от обсуждения сокращения вооружений дипломаты США намеревались уклониться на том основании, что сухопутные и морские силы США были крайне малы и вообще не заслуживали упоминания в сравнении с флотами и армиями Европы [783] . В ходе конференции Уайт довольно красноречиво выступил именно в этом ключе. Британский военный атташе докладывал в Лондон: «В конце речи один французский адмирал сказал мне, что теперь, когда американцы уничтожили испанский флот и испанскую торговлю, они не хотят, чтобы кто-либо мог предпринять нечто подобное против них самих» [784] .

В мае 1899 г. в Гааге собрались делегаты из двадцати шести государств, включая большую часть европейских стран, а также США, Китай и Японию. Присутствовали и активисты мирного движения, возглавляемые баронессой фон Зутнер и Иваном Блиохом. Над гостиницей, где остановилась баронесса, даже подняли белый флаг, что символизировало ее присутствие и дело, за которое она выступала. Голландцам было чего опасаться в случае войны Германии с Францией, и потому они организовали по случаю открытия конференции роскошный прием – да и в дальнейшем были крайне гостеприимны. Уайт, однако, отмечал: «Возможно, с самого начала времен никогда еще столь большая масса людей не собиралась вместе в атмосфере такого безнадежного скептицизма и отсутствия веры в положительный результат» [785] . Голландская королевская семья выделила для нужд конференции один из своих дворцов, в огромном вестибюле которого и проходили заседания. В этом зале вполне уместно смотрелась аллегория Мира, выполненная в духе Рубенса. Собравшиеся делегаты размышляли о побудительных мотивах русских, которые, как многие подозревали, всего лишь хотели выиграть время на укрепление собственных вооруженных сил [786] .

Состоявший в германской делегации армейский офицер произвел неблагоприятное впечатление на собравшихся, выступив с чрезмерно воинственной речью, в которой хвастался тем, что его страна без труда может нести бремя военных расходов. Кроме того, он утверждал, что каждый немец считает военную службу «священным патриотическим долгом, ради исполнения которого он готов пожертвовать своим благополучием, своим будущим и самой своей жизнью» [787] .