Алекс кивнул. По крайней мере, он начал узнавать прежнюю Мэгги, но выглядела она такой хрупкой и больной, что ему хотелось только одного: чтобы она отдыхала.
— У тебя масса дел на раскопках в замке. Возвращайся на работу, она ведь у тебя еще есть. Не забывай, тебе нужно кормить семью.
Мэгги в очередной раз сделала вид, что ест, хотя это была чистая показуха. Но Алекс позволил себя убедить, чтобы вернуться к работе. Мэгги все еще сторонилась детей, в особенности Эми. Иногда Алекс замечал, как пристально она наблюдает за ними, когда они играют или заняты еще чем-то. Тогда он отвлекал ее, и она вроде бы приходила в себя. Но дети чувствовали в Мэгги затаенную враждебность и предпочитали держаться от нее на расстоянии.
— Скор будь, Джек, ловок будь, Джек, — пробормотала Мэгги как-то раз.
— А? — спросил Алекс.
— Что?
— Ты что-то сказала?
— Кажется, нет.
Мэгги смотрела на пламя. Дети были в постели, а Алекс рядом с ней на диване.
Алексу хотелось задать ей один давний вопрос. По всему дому все еще лежали вещи, внушавшие ему беспокойство.
— Все эти травы и всякая всячина, Мэгги. Может, стоит их выбросить?
Мэгги судорожно мотнула головой в его сторону. Ее губы изогнулись, а лицо искривилось в усмешке. Она залаяла на него, как собака.
— Мэгги вовсе не склонна к подозрениям!
Эти слова Алекс однажды сказал Аните, но откуда Мэгги могла их знать? А потом таким же лающим голосом:
— Здорово, правда же, Алекс? Правда же? Правда же?
В глазах Мэгги струился огонь, а лицо ее исказилось.
Голос тоже стал совсем другим.
Алекс посмотрел на нее в изумлении. Потом она поднесла руку ко рту — и это снова была Мэгги.
— Мэгги?
Ее колотила дрожь.
— Алекс, извини, я не знаю, откуда это все берется. Клянусь.
Но это было не так, как в первый раз, когда Мэгги решила, что она Белла, и разговаривала нежным, вкрадчивым голосом. Теперь голос был грубым и свирепым.
— Мэгги, такое случалось и раньше.
— Я помню. Это овладевает мной. И тогда я вспоминаю. Обними меня, Алекс.
— А ты больше не будешь на меня лаять?
— Просто обними меня.
Но иногда это все-таки случалось. Как-то раз Мэгги весело болтала с Сэмом, что бывало теперь нечасто, и вдруг рявкнула на него:
— СЭМ! МАМА СУКА, ПАПА КОБЕЛЬ. КТО С КЕМ ТРАХАЕТСЯ?
Мальчик был в ужасе. Эми взяла брата за руку, и Мэгги тут же будто очнулась. Она плакала, заметив, как Сэм ее боится. Она взяла его на руки.
— Прости меня, Сэм! Прости свою мамочку! Мамочке плохо! Ты понимаешь? Ей плохо!
Но Сэм не понимал, а ее слезы и страдания только пугали его еще больше. Эми, наблюдая за всем этим, тоже была напугана и растеряна.
Той ночью в постели Мэгги рассказала Алексу об этом случае. Он обнимал ее и пытался утешить, но она очень боялась, что однажды потеряет над собой контроль и причинит детям вред. Она ощущала какое-то тревожное присутствие. По ее словам, внутри у нее было что-то вроде поднимающегося лифта, и на последнем этаже его двери грозили открыться и показать нечто чудовищное. То, что было там всегда и лишь дожидалось своего часа. Алекс не мог понять, и ему ничего не оставалось делать, кроме как обнимать и ободрять ее. Он поцелуями осушал ее слезы.
Но по правде сказать, Алекс и сам держался из последних сил. Он был в ужасе и слишком боялся сложить вместе детали головоломки. Ему действительно казалось, что его выживание, выживание всей их семьи зависит от того, насколько он сумеет держать все эти вещи в своем сознании порознь. «Раскоп Мэгги», эксперименты, о которых ему было известно, дневник, ее ужасные вспышки: все они маячили, подобно некоей фигуре под капюшоном, поджидающей на горизонте и сулящей жуткие выводы. Но Алексу казалось, что фигура под капюшоном окончательно материализуется только в том случае, если ей удастся заглянуть ему в глаза, если она узнает, что он знает. Пока что эта фигура бродила на периферии его зрения, делая знаки, пытаясь привлечь внимание, желая, чтобы он посмотрел ей в глаза.
Но Алекс не хотел смотреть ей в глаза. Он решил сопротивляться. Перед ним была не та Мэгги, какую он знал прежде, но он не оставлял надежды: если достаточно долго делать вид, будто жизнь постепенно приходит в норму, то маячившая на горизонте фигура в капюшоне уйдет в тень. И все, что требовалось от Алекса, — не смотреть в глаза.
Он не решался дотронуться до Мэгги после ее болезни, но однажды ночью все-таки приник к ее губам и попытался поцеловать ее взасос. Она напряглась и больно укусила его за язык. Алекс отпрянул, плюясь кровью. Укус оказался глубоким. Лицо Мэгги было искаженным и уродливым.
— Ну КАК, нравится тебе уздечка, уздечка, уздечка?
Сразу же осознав, что она сделала, Мэгги начала истерически всхлипывать и прижиматься к Алексу. Но он совершенно растерялся и не знал, что и думать.
Чуть позже, лежа в темноте, Мэгги сказала:
— Мне нужен Де Санг. Он сможет мне помочь.
— Что? Этот мошенник? Да что он может сделать для нас?
— Я сказала тебе. Он может мне помочь.
— Мы найдем тебе приличного психиатра.
— Нет. Мне нужен Де Санг.
— Мэгги, он нам не поможет. — Алекс был в полном отчаянии. — К тому же я так и не оплатил его счет.
Мэгги записалась на прием к Де Сангу на следующий же день. Она взяла с собой Сэма. Мальчик вбежал в кабинет и бросился к доктору, обнимая его ноги.
— Ну, ну, ну! Как поживаем, молодой человек?
Де Санг наклонился к Сэму и заговорил с ним очень тихо, словно собираясь сообщить ему самый большой в мире секрет:
— Мне надо побеседовать с твоей мамочкой. Как думаешь, ты сможешь какое-то время подержать капитана Крюка связанным вон в том коридоре?
Сэм, шаркая, вышел из кабинета.
— Моя секретарша за ним присмотрит. — сказал Де Санг, предложив Мэгги стул.
— Я как раз ей заплатила. — ответила Мэгги.
Де Санг отвернулся.
— Итак, — сказал он после того, как она изложила ему свою историю. — Есть Мэгги, есть Белла и есть...
— Есть А.
— И вы не знаете ее имени?
— Нет. Но кажется, Белла знает.
— А почему вы решили, что я смогу убедить Беллу рассказать нам?
Мэгги указала на его диплом гипнотерапевта, выглядывающий из-под детских рисунков на стене.
— Я хочу, чтобы вы помогли мне запустить обратный ход памяти. Это ведь так называется?
Де Санг покачал головой: