Хороший вышел дуэт.
— Студенты небось поселились? — сообразил я. — И вы их учуяли?
— Нумминорих, может, и учуял, — сказала Кекки. — А я просто кое-что заметила. Ворота там заперты на совесть, и замок на них давно никто не трогал, зато трава в одном месте под забором не то что помята — вытоптана. Причём с обеих сторон. Ясно, что через него регулярно скакали — я имею в виду, когда магия там ещё работала, и преодолеть забор одним прыжком было нетрудно. На входной двери навесной замок, но ты и сам мог заметить, что он не заперт, а просто для виду висит. В холле на первом этаже довольно пыльно, значит, специальных заклинаний для сохранения дома в чистоте не применяли и уборщиков не вызывали. При этом на лестнице и внизу пыли почти нет. Не похоже, чтобы там регулярно мыли полы и протирали перила, скорее просто много ходили. И бассейны в ванной — ну, не то чтобы сверкают белизной, но явно не шестьдесят лет назад там в последний раз мылись.
— А когда ты успела осмотреть ванную? — удивился я.
— Пока вы с Нумминорихом разговаривали, — призналась она. И добавила с обезоруживающей откровенностью: — Мне страшно было сразу за тобой заходить. Не хотела его ещё раз таким увидеть и слушать всё, что он говорит. Надеялась, если задержусь на пару минут, ты как раз успеешь всё исправить. И ты правда успел! Когда я собралась с духом и заглянула, Нумминориху уже стало лучше.
— Ничего себе «лучше».
— Гораздо! — подтвердила Кекки. — Это ты просто не знаешь, как было до твоего прихода. Я как увидела, что он встать согласился, сразу поняла, что теперь всё будет хорошо.
— Мне бы в тот момент твой оптимизм.
— Когда ты пришёл, мне действительно стало лучше, — подтвердил Нумминорих. — Только это ужасно раздражало.
— Раздражало, что стало лучше?!
— Вот именно. Невыносимо! Как будто ты силой принудил меня делать вид, что… что я живой. А чувствовать себя живым трудно и бессмысленно. К тому же, это ложь — так мне тогда казалось… Ой, слушай, нет! Не хочу об этом. Можно я пока не буду вспоминать?
— Можешь вообще больше никогда не вспоминать, — неожиданно вмешался Кофа. — Имеешь полное право. Ты у нас конечно важный свидетель, но иногда интересами следствия можно и пренебречь. Например, ради сохранения рассудка. Никому не на пользу такое о себе помнить.
— Ну, может быть когда-нибудь окажется, что всё-таки на пользу, — неуверенно возразил Нумминорих. — Опыт есть опыт. Даже тот, о котором хочется немедленно забыть.
— А о других запахах тебе тоже трудно вспоминать? — спросил я.
Он поморщился, но сказал:
— О других — вполне ничего.
— Ты учуял, что в доме кто-то живёт?
— По крайней мере, там перебывала большая толпа народу. Правда, довольно давно. А в последнее время — только два человека. Вот что ещё отдельно плохо в состоянии полной утраты смысла — я по-прежнему ощущал запахи, но мне было неинтересно их анализировать. Поэтому я довольно мало могу рассказать об этих людях.
— Но хоть что-то можешь?
— Да, кое-что могу. Например, одна из них совершенно точно женщина. Причём, скорее всего, богатая. То есть, не просто обеспеченная, а именно богатая, если судить по качеству благовоний для волос, шиншийских солей для бассейнов и умпонской кожи, из которой изготовлена её обувь — всё это предметы роскоши, мало кому доступной. Впрочем, при этом леди курит дешёвый крепкий табак, нечасто, но достаточно регулярно. Если бы я обнюхивал дом, будучи в здравом рассудке, вероятно, сказал бы, что она мне нравится. Запахи некоторых людей вызывают у меня невольную симпатию, и это впечатление обычно подтверждается при личном знакомстве. Но в тот момент мне не нравилось вообще ничего, а задним числом о таких вещах всё-таки довольно трудно судить наверняка.
— Богатая женщина, тайком занявшая чужой дом? — удивился Кофа. — Может быть, просто удачливая воровка?
— Всё может быть, — согласился Нумминорих. — Но судя по особенности распределения и интенсивности её запахов, она в этом доме не живёт и даже никогда не ночует. Только наносит короткие визиты. Может быть, вообще только один визит, просто совсем недавно, поэтому её запах кажется доминирующим. Скорее всего, она побывала в доме сегодня на рассвете. В крайнем случае, вчера.
— Очень интересно! — хором сказали мы, все трое.
— Что ещё? — нетерпеливо добавил Кофа.
— В чём я более-менее уверен, так это что человек, прежде живший в этом доме постоянно, довольно давно там не появлялся. Мужчина он или женщина, точно сказать не могу; думаю, всё-таки второе, но голову на отсечение не дам, потому что во время своего последнего пребывания в доме она — или всё-таки он? — пила вино, и довольно много. А это затрудняет экспертизу.
— То есть, если я буду пить, как укумбийский матрос, ты меня не унюхаешь? — обрадовалась Кекки.
— Ну почему же, унюхаю, — улыбнулся Нумминорих. — И сразу пойму, что ты напилась, как укумбийский матрос. Но многие другие нюансы действительно от меня ускользнут.
— Ты сказал, недавно в дом приходили два человека, — напомнил я. — Одна — богатая леди в сапогах из умпонской кожи. А кто второй?
— Всё, что я могу о нём сказать — он очень хитёр и осторожен. И, если можно так выразиться, гуманен. По крайней мере, в отношении меня. И кстати не обязательно именно «он». Этого я просто не знаю.
— Грешные магистры, хитрость и осторожность тоже имеют запах? И даже гуманизм?!
— Иногда. Помнишь, как я первый раз вышел из строя, нанюхавшись Ташайской смеси?
— Когда ты на полдюжины дней обоняние утратил?
— Ну да. И чуть не спятил с перепугу, решив, что это навсегда. С тех пор я стараюсь собирать информацию о зельях, придуманных для борьбы с нюхачами. Их, кстати, оказалось очень много; такое впечатление, что в старину нюхачом был чуть ли не каждый второй, а всё остальное человечество только и думало, как избавиться от этой напасти.
— Не то чтобы каждый второй, но раньше нюхачей действительно было гораздо больше, — согласился Кофа. — Подозреваю, дело в том, что прирождёнными нюхачами часто оказываются потомки скархлов
[26]
и поселенцев с Чирухты, а теперь мы все уже так перемешались, что на брак двух чистокровных представителей своих рас надежды мало. Вот и рождаются только редкие удивительные феномены вроде тебя.