На солнце и в тени - читать онлайн книгу. Автор: Марк Хелприн cтр.№ 46

– Мне так не кажется, – возразила девочка.

– Потом ты это поймешь. Но, Кэтрин, все эти истины, не зависящие от нас, – то, о чем они говорят, законы природы, – так всегда и останутся истинами, не зависящими от нас. Важна та правда, которая от нас зависит. Вот что самое захватывающее. Вот где битва. Каждый помнит и ценит свою жизнь не из-за объективных истин, но из-за истин эмоциональных.

– Что ты имеешь в виду? – спросила девочка.

– Я имею в виду, что единственная настоящая истина, та, что длится и делает жизнь стоящей, – это истина, которая неизменна в сердце. Это то, для чего мы живем и умираем. Человек получает ее в прозрении, она приходит с любовью, и никогда не позволяй испуганным людям отвратить тебя от нее.

Хотя Кэтрин не вполне поняла эти слова – она была еще слишком маленькой, – смысл до нее дошел и остался с ней на всю жизнь.

Если же Кэтрин не полностью понимала заявления Эвелин, она делала свои – покруче. Природа не требует от детей понимать своих родителей и может даже потребовать, чтобы они их не понимали. Как и Билли – который, хотя ему было пятьдесят восемь лет от роду, по многим признакам казался гораздо моложе, возможно, из-за любви к розыгрышам (большинство из которых были непонятны тем, кто не был энтузиастом крокета), – Эвелин была переменчива, как погода в океане, но прочна, как основание Манхэттена.

Поздоровавшись с Гарри, она сказала:

– Единственным человеком, который когда-либо сделал с Беконами то же, что сделали вы, был Эл Смит, который набросился на деда Виктора, как бешеная собака, укусил его за ягодицу и вышвырнул из его раззолоченного кабинета.

– Что? – спросил Гарри, все еще держа ее руку в своей.

– Скандал с акциями, вы слишком молоды, чтобы помнить его. Много лет назад. – Она повернулась к дочери. – Кэтрин, проводи мистера Коупленда в гостевой дом. Не хочу вас торопить, но мы зажарили тунца, которого твой отец поймал сегодня утром, и я не хочу, чтобы он пересох.

– Я провожу, – сказала Кэтрин.

– Не задерживайтесь. Обед в половине седьмого. Приходите как есть.

Гостевой дом находился за бассейном и, как драгоценный камень оправой, был окружен ракушечными дорожками, разделявшими зацветающий сад. Прежде чем обосноваться в доме, Гарри лишь поставил там чемодан, и, пройдя через ворота в невысокой каменной стене, они зашагали по кедровому тротуару, ведущему к пляжу. Никто из гостей, кроме тех, кто прибывал в шторм, не мог противиться желанию первым делом пройти к океану. Чтобы поселиться в Ист-Хэмптоне и не взглянуть на океан, даже ночью, надо не иметь души. Тротуар шел через горбатые дюны к небольшой площадке со скамейками и душем на открытом воздухе. Оттуда были видны чайки и крачки, стремительно летавшие вдоль прибрежной полосы в лучах заходящего солнца, расцвечивавших их разными оттенками алого. Дул ровный бриз, и море шумело с непререкаемой властностью. Каждая доска была из кедровой сердцевины, и древесный запах смешивался с соленым воздухом.

– Это великолепно, – выдохнул он.

– Но не так, – отозвалась она, – как когда выходишь из моря и ложишься на кедровые доски, разогревшиеся на солнце. Два моих самых любимых места в мире – этот длинный тротуар и эспланада в парке. Мне нравится, как прямо они ведут к цели, это меня успокаивает.

– Что за эспланада? – спросил Гарри.

– Знаешь, в парке, где деревья по обе стороны аллеи соединяются высоко над головой? – Она проиллюстрировала свои слова поднятыми руками.

– Ты имеешь в виду Молл?

– Я всегда называю это эспланадой. И все в нашей семье. «Молл» похоже на «молотить», ужасный глагол, или на «молот» – почти кувалду. «Эспланада» – это красиво.

С тех пор Гарри тоже понравилось называть эту аллею Эспланадой. Он еще не знал, что многие слова Хейлы заменяли на другие, видоизменяли или избегали употреблять по воле Эвелин. Часто она оказывалась права исторически и логически. Эспланада, например, первоначально означала пространство между стеной замка и городом, который вырастал вокруг крепости. В Европе эспланадами называли парки и лужайки, где прогуливались нарядные люди и даже бедные могли изображать роскошь. И одновременно эти места были полями сражений и областью осад предыдущих веков. Молл в Центральном парке указывал, словно стрела, на Бельведер, точную копию шотландского замка на северном холме, отделенном озером, будто рвом. Оперением этой стрелы был центр Манхэттена, Сити. Поэтому Молл, по мнению Эвелин, был Эспланадой.

Иногда, однако, ее словесные предпочтения – навязанные Кэтрин или бессознательно усвоенные ею в раннем детстве, – были менее обоснованны и, возможно, слегка отдавали идиосинкразией.

«Я не хочу произносить новое отвратительное слово, которым обозначают комбинацию завтрака и обеда. И не стану говорить отвратительное, неуклюжее и презренное слово, которое рифмуется с вышеупомянутым отвратительным словом и относится к жеванию хрустящих продуктов, зачастую, к сожалению, медленному. Не буду произносить слово на букву П».

Словом на букву П был «попкорн», который Эвелин ненавидела. Она ходила в кино только на частные показы или на премьеры, где попкорн был вне закона. Ей не нравился его запах. Ей не нравился его звук. Ей не нравилось выходить из кинотеатра в толпе людей, руки и губы у которых покрыты прогорклым маслом. Если юная Кэтрин произносила «попкорн», Эвелин смотрела на нее с выражением ястреба, обдумывающего, что ему сделать с мышью, танцующей в открытом поле. В результате шестилетняя Кэтрин с ранцем за спиной шла в школу через Верхний Ист-Сайд, напевая себе под нос: «Попкорн, попкорн, попкорн».

На десять минут оставшись на гостевой территории один, Гарри посмотрел поверх бассейна, сейчас почти черного, на облицованный галькой дом, все окна которого светились разными цветами – красным, темно-зеленым, серым, персиковым, молочно-белым, синим, желтым, – оттеняемыми люминесцентно-белыми рамами. Прислуги он не видел, но в нескольких каминах, включая и тот, что был в его комнате, горел огонь, защищая от ночного воздуха, на берегу океана, холодного даже в июне, в огромных букетах не было ни одного увядшего лепестка или листочка, и каждый, кто хоть немного разбирался в управлении имением, высоко оценил бы организацию работ: создавалось впечатление, что садом занимался далеко не один штатный садовник.

Гарри решил не приходить как есть и сменил рубашку, а также повязал темно-фиолетовый галстук, который показался ему более уместным для вечерней темноты. С растущим нетерпением он ждал встречи с Кэтрин, хотя ее не было рядом всего несколько минут. А Хейлы казались вполне доступными. Вероятно, ужин будет мучительно традиционным и чопорным – рыба и жареный картофель, подаваемые профессионально любезными слугами. Этикет превыше всего. Обедая у Диккерманов и подобных им хозяев, он, словно перенесенный на несколько эпох вперед динозавр, всегда вынужден был обуздывать себя и приспосабливаться к неподвижности, чтобы не испугать окружающих своей громогласностью и непосредственностью, не съесть более девяти горошин и не смотреть с недоумением на тридцатиграммовую говяжью котлетку, лежащую посреди тарелки, точно Гавайи посреди Тихого океана. За время обучения в Гарварде его лишь отчасти отшлифовали и выдрессировали, да и там он часто выходил за рамки хороших манер. Но сегодня ему хотелось быть максимально дипломатичным и скучным.