Кикимора молчала. Видать тяжело ей было тащить Добрыню.
— Никитич! — дружно завопили Алеша и Илья. —
Все путем! Не бойся, это не чудище, а сестра твоя будущая!
— А? — Добрыня перестал вырываться и изумленно
уставился на своих товарищей. — Ребята! Живы!
— Живы! — крикнул Иван. — А я Кащея побил!
— Молодец! — обрадовался Добрыня, оказавшийся на
твердой почве. — А чего вы про сестру мою будущую говорили? — и он
опасливо покосился на Лизу. Та зарделась.
Добрыне кратко объяснили ситуацию. И про примирение Ильи с
Аленой поведали, и про подвиги Ивановы.
— Рад за вас, — тихо сказал Добрыня, выслушав
богатырей. — Что ж, хоть кому-то из нас судьба ласково улыбнулась.
Отрадно, отрадно...
Усевшись на бережку Добрыня стянул сапоги, выплеснул из
каждого по полведра водицы, потом принялся вдумчиво, основательно выжимать
портянки. Илья с Аленой переглянулись.
Кому как ни им была понятна печаль Добрыни! Забавушка
Путятишна, дочь Владимира, давняя любовь Добрыни Никитича, по прежнему ходила в
девках...
Илья хлопнул кулаком по скатерти-самобранке. Так сильно, что
в Смородине вода плеснула, а с деревьев листочки принялись осыпаться.
— Не бывать такому, что мы оженимся, а ты в холостяках
останешься! — грозно воскликнул Илья. — Значит так. Идем к Владимиру,
да и говорим: или отдавай дочку за Добрыню, или...
— Или? — заинтересовался Смолянин. — Меня
очень волнуют альтернативы!
— Или осерчаем, — зловеще добавил Илья. —
Алешу и Ивана не спрашиваю, а тебя, толмач, и тебя, мудрец, перед вопросом
поставлю! Поможете нам?
— С удовольствием, но полномочий не имею, —
грустно сказал Кубатай. — Впрочем, словом мудреным, да обхождением
вежливым, всегда помочь могу.
— И на том спасибо, — согласился Илья. — Ты,
толмач?
— У меня отпуск кончается, — засуетился
Смолянин. — Боюсь, не успею вернуться вовремя, мне Кейсеролл голову
оторвет. А вот яичко золотое, для ублажения княжеского взора, могу от души
оторвать.
Илья подумал и кивнул:
— Оторви уж пару яичек. Мы и Василисе презент преподнесем.
Смолянин пошевелил губами, потом кивнул:
— Ладно, пару. Все равно я в прибыли.
На том и порешили. Илья с Аленой пошли плот сколачивать, а
Иван, по дурости своей любознательный, к Добрыне с вопросом подъехал.
— Добрынюшка, а не было ли чего дивного в подводном
царстве?
— Было, — согласился Добрыня. — Примерещилось
мне, что я не Добрыня-богатырь, а простой парень по имени Завгар. Неплохой
вроде парень, умный, но сложения не богатырского. То ногу сломаю, то другую.
Скучная, одним словом, жизнь. А потом поехал я на Русь, богатырем стал... Но
рассудив трезво решил я, что галлюцинации эти были мороком, Кащеем напущенным.
И больше их вспоминать не собираюсь.
Так Иван и не удовлетворил толком любопытство, не узнал, чем
занимался Добрыня в прошлой жизни. А вскоре и плот подоспел, сели на него всей
командой и в путь отправились. Плыть не в пример легче было. Кикимора Лиза то
плот подталкивала, плывя за кормой, то встречных русалок распугивала, не давала
им петь песни свои завлекательные.
А уж сколько радости было, когда к бережку пристали, да
коней своих увидели! Те, бедненькие, уж и травку всю выщипали, и листочки с
деревьев пообрывали. Рассупонили их богатыри, разнуздали, водичкой сладкой
напоили. Иван на радостях Гнедка в губы поцеловал!
Немножко по направлению к Киеву вместе проехали, а потом
толмач прощаться стал.
— Богатыри! — улыбаясь сказал он. — Рад я был
с вами познакомиться, но пора и честь знать. Отправлюсь я к себе на родину, и
всем буду про вас рассказывать.
— Это правильно, — благосклонно кивнул Алеша.
— Привет Кейсероллу, — сказал Кубатай. — У
меня в Киеве еще дело есть, так что я завтра приеду.
— Увижу — передам, — похихикивая сказал
Смолянин. — Видишь ли, Кубатайчик, ухожу я из ДЗР.
— Чего? — поразился Кубатай. — На что ты
жить-то будешь? Кому твой русский язык нужен, кроме нашей конторы?
Смолянин гордо потряс в воздухе кулечком с яйцами.
— Вот оно — мое будущее! Организую я компанию,
назову ее «Я+Я». Буду яйцами торговать.
— Почему «Я+Я»? — изумился Кубатай.
— «Я плюс Яйца»! — пояснил Смолянин. — Звучит?
— Ну, в общем, да, — признался Кубатай. —
Только ж яйца твои кончатся быстро, вот и прогоришь.
Смолянин загадочно улыбнулся.
— Во-первых, золотые яйца товар дорогой, штучный, на
любителя. А во-вторых — он невольно схватился за поясницу, —
во-вторых прав был Манарбит.
— В чем прав?
— Остаются кое-какие свойства после пребывания в
этномагическом поле! — загадочно изрек толмач и пришпорил коня.
Кубатай, разинув рот, следил за стелющимся за Смолянином
облаком пыли. Потом тревожно сказал:
— Что ж мне-то останется? А, Иван?
— Весной увидишь, — дипломатично предположил
дурак.
Кубатай кивнул и сказал:
— Придется мне с Кейсеролла молоко требовать за
вредность работы. Молоко... и сливочки, и сметанку...
Так и поехали дальше — Илья с Аленой и Алеша с Лизой
счастливые, Добрыня — надежд преисполненный, Кубатай — задумчивый, а
Иван-дурак, по обыкновению, радостный.
А при дворе князя Владимира тем временем начинался бал. Была
приглашена вся знать русская, послы кавказские, половецкие, и печенежские,
татарва пленная да киргизы заезжие. Столы ломились от икры, блинов да зелена
вина.
Лишь Василиса Прекрасная, сидя в своей горенке, пребывала в
глубокой печали. Марья-искусница, помогающая ей одеваться, пыталась успокоить
княгиню.
— Ваше высочество, верьте ему! Он успеет! Он такой
прыткий! Да и мудрец заморский с ним.
— Прыткий, прыткий, — грустно повторила
Василиса. — Все они прыткие, на обещания-то... Ах! Что же мне делать?
Честь моя под угрозой!
— Первая часть Киевского бала! — заявил
заглянувший в горницу паж. — Василиса, тебя князь кличет!
— Ах! — закатив глаза произнесла Василиса. —
Совру, что забыла сережки на тумбочке. Но если ко второй части бала дурак не
приедет — конец мне.
— А значит — и всей земле русской, — горько
прошептала Марья. — Татары вконец обнаглели, предлагают Владимиру на дочке
их хана ожениться! Сделать женой младшей, любимой... Попадет тогда Русь под иго
татарское!
Василиса кивнула.
— На двоеженство Владимир не пойдет. Знает, что слаб по
мужской части. А вот если со мной разведется — конец... Ох, Марьюшка, быть
беде!