По кочкам тем временем грациозно вышла на бережок кикимора.
В кружевном платьице она показалась Ивану не такой уж уродливой. А что
зеленая... Так ведь и сам — не беленький... Кубатай галантно подал даме
руку и сказал:
— Рад за вас, очень рад. Примите мои поздравления,
прелестница.
— Ох, льстец... — смущенно залопотала Лиза.
Кубатай подхватил ее за пояс, и повел по кочкам. Следом двинулись Иван с
Алешкой и покряхтывающий Смолянин.
— А у нас тут, на болоте, чудо дивное случилось, —
делился впечатлениями Алеша. — Представь, почудилось вдруг мне, что
никакой я не Алеша Попович, а простой мужичок по имени Васасек. И не богатырь я
вовсе, а торговец мелкий, срамными картинками на базаре торговавший. Будто жил
я в неведомой стране, а потом приехал на Остров Русь... — Алеша запнулся,
и неуверенно продолжил: — ну да, вроде как на остров, и богатырем
обернулся! Представляешь?
— Не бери в голову, Попович, — ласково успокоил
его Иван. — То морок был, Кащеем напущенный. Ты — богатырь. Зовут
тебя Алеша.
— Да, наверное, — задумчиво сказал Алеша. — Я
богатырь. Зовусь Васа... тьфу, Алешей! Вот сволочь, Кащей! Ладно, рассказывай,
как побил ты ворога?
И дурак принялся вдохновенно врать, понимая, что не стоит
забивать другу голову неприглядной истиной. Так, за разговором, и болото
форсировали. На берегу привал разбили, пожевали, да спать легли. А утром дальше
в путь тронулись. Впятером оно куда веселее было...
Вскоре и рощица бамбуковая, посреди которой дуб могучий рос,
показалась. А от дуба доносился посвист страшный, от которого бамбук словно ива
плакучая гнулся.
— Худо дело! — воскликнул Алеша. — То Алена
Соловейкина! Вспомнила папашины фокусы, да и стала Илюшку свистом пытать!
— На помощь! — крикнул Иван, выхватывая кладенец.
И друзья побежали к дубу, лавируя между гнущимися
бамбучинами и придерживая шапки, норовящие улететь вдаль. Кубатай храбро
размахивал сабелькой, и даже миролюбивый толмач воинственно крутил над головой
увесистую котомку.
Только возле дуба остановились они, и рты в недоумении
разинули. Потому что там, в огромном гнезде, сидели обнявшись Алена с Илюшей,
да и свистели на два голоса, мечтательно в небо глядя.
— Ты губы трубочкой складывай, — поправляла
Муромца Алена. — А язык в глотку подбери, тогда свист заливистый да
могучий, как положено. Я же буду тебе подсвистывать, рулады выводить дивные...
Земля вокруг дуба была усеяна пустыми бутылками из-под
зелена вина «Князь Владимир» и банановой кожурой. Видать, самобранка на славу
потрудилась, чтобы помирить Илью с Аленой.
— Муромец! — заорал ошеломленный Иван. —
Ты — свистишь?!
— Фрейдизм! — мудро изрек Кубатай, разглядывая
насвистывающую парочку. — Вытеснение подсознательных комплексов. Илюша-то
Соловья кончил, потому что сам слуха музыкального был лишен начисто. А теперь
он преодолел свое эго...
— А, ребята! — радостно воскликнул Илья. —
Полезайте на дуб, мы вас свистеть научим! Кстати, как там с Кащеем?
— Побили мы его, — хмуро сказал Иван. — Но не
кончен еще труд наш богатырский! Надо сережки Василисе отдать, спасти ее от
позора, а землю русскую — от междоусобицы.
— Надо, надо... — вздохнул Илья. — Видать не
время мне еще от дел удаляться, да свистеть в свое удовольствие. Алена! Пойдешь
за меня замуж?
— Еще спрашиваешь, охальник! — возмутилась
Алена. — После всего, что у нас было! После того, как свистели на два
голоса! Пойду!
И Алена с Ильей, не сговариваясь, с богатырской грацией
спрыгнули с дуба. Когда пыль рассеялась, а банановая кожура улеглась, Илья
заключил друзей в объятия и воскликнул:
— Теперь бы нам еще Добрынюшку спасти! Эх, погудели бы!
Ой, ребята, а чего случилось-то со мной! Привиделось мне, что никакой я не Илья
Муромец, а простой парень, с именем коротким — Яр, и силенкой, поболе чем
у простых людишек. Что живу я в Киев-граде, только город тот на наш Киев не
похож. Бананы там не растут, и говорят не по-русски. И вот я, то есть этот Яр,
почувствовал в груди томление, поехал сюда и обернулся богатырем. Вначале
тридцать три года баклуши бил, как положено, а потом стал крепким да добрым...
Чудо дивное, друзья! А что Алене пригрезилось — этого мы никогда вам не скажем.
Все равно не поверите.
— То морок, Кащеем напущенный, — сказал Алеша и
повернулся к Ивану. — Правильно говорю, Вань?
— Правильно, правильно, — закивал дурак. — Ну
что ж, в путь?
— В путь, Добрынюшку выручать, — кивнул
Илья. — Все в Киеве знают — Яр друзей в беде не бросает!
Иван с Алешей сделали вид, что не расслышали обмолвку, и они
всемером зашагали по дороге. Кубатай, по просьбе Ивана, исполнил песенку про
Африку, потом, на бис, спел еще несколько песен на заморских языках.
Вскоре к реке Смородине подошли.
— Что делать-то будем? — спросил Иван у
мудреца. — Подскажи, Кубатай!
— Логичнее всего было бы пойти в Киев, — начал
мудрец, но увидев лицо Ильи Муромца торопливо добавил: — Однако не бросать
же Добрынюшку! Давайте попробуем найти Садко, уговорить его вернуться к
морскому царю, заменить Никитича...
— Долго, — отрезал Иван-дурак. — Что ж мы,
вдоль всей Смородины будем идти, искать хитрого купца? Он же наверняка без дела
не сидит, торгует между делом.
— Такие низменные вещи мне в голову не
укладываются, — вздохнул Кубатай. — Что ж, тогда кто-то из нас, самый
плавучий, должен отправиться на дно морское...
— Сейчас ты отправишься! — завопил Алеша,
прикрывая кикимору грудью. Но Лиза отстранила его и гордо сказала:
— Прав мудрец! Я одна могу Добрынюшку спасти. Я и
отправлюсь в путь к царю морскому. А ты, Алешенька, не волнуйся. Царя я знаю,
мы с ним вместе когда-то росли. Почти как брат и сестра друг другу, только еще
лучше. Уговорю!
С этим оптимистическим заявлением Лиза прыгнула в воду.
Минут пять друзья стояли и наблюдали за безмятежной речной гладью, потом
расстелили самобранку и сели трапезничать.
— Лиза дело говорит, — успокаивал Алешу
Илья. — Она одна способна Добрынюшку вызволить. Не по нраву мне вначале
пришлась сия кикимора, а теперь вижу — душа у нее добрая. Будет она мне
сестрой названной. И даже еще ближе.
— Она, она замечательная! — возбужденно воскликнул
Алеша. — Спасибо, Муромец! И я тебе скажу — ты для меня — словно
я сам, жена твоя — словно моя!
— Чего? — удивился Илья.
Алеша покраснел.
— Да это я так, по ошибке... Наливай, Илья.
Недолго пришлось богатырям переживать за судьбу Добрыни и
Лизы. Волны речные забурлили, разверзлись, и из них показалась кикимора с
Добрыней Никитичем на плече.
— Отпусти меня подобру-поздорову, чудище! — кричал
Добрыня. — Не бери грех на душу, не неволь богатыря русского!