— Так, — сокрушенно подтвердил Черномор.
— Ну тогда адью, до встречи, — помахал ему Гапон
ручкой, — как надумаешь чего, сообщи, — и поп вприпрыжку помчался
обратно в тронный зал.
Глава четвертая,
в которой Алеша не желает
быть решкой
Но вернемся к нашему герою и его доблестным друзьям. Пока у
князя Владимира плелись дворцовые интриги, много пива, зелена вина да водочки
утекло в утробы богатырские.
Усилиями Ивана беседа за столом двинулась в ином русле. Да и
трудно разве русского мужика склонить к разговору о женщинах.
— А вот у меня тоже история, — нетрезво ухмыляясь,
заявил Алеша Попович.
— И у меня, — ревниво перебил его Добрыня.
— Нет уж, я первый, — заупрямился Алеша.
Добрыня схватился за меч:
— Давай-ка, любезный, силушкой померимся, чья возьмет,
тот и первый.
— Стойте, стойте, — принялся утихомиривать их
Иван, — пусть ка Бог вас на правду выведет, — и, достав из кармана
двугривенный, предложил: — Орел — будет Алеша, а решка —
Добрыня.
— Почему это Алеша — орел, а я — какая-то там
решка?! — возмутился Добрыня.
— А потому! — ехидно хихикнул Алеша.
— Ну, давайте наоборот, — торопливо предложил
Иван.
— Но-но, — на этот раз схватился за меч Алеша.
Иван понял, что попал в щекотливое положение, и не сносить
бы ему головы, не вмешайся в беседу Боян:
— Полно сориться вам, добры молодцы. Лучше чарки свои
богатырские вы наполните-ка зеленым вином, да испейте их друг за друженьку. Да
за Русь нашу — милу матушку.
— Дело Баян говорит, — поддержал сказителя Илья
Муромец, — давайте вмажем, чем меж собой собачиться.
Иван расслабился. Выпили.
— А все-таки интересно было бы мне рассказы богатырские
послушать, — заметил дурак.
— А давайте-ка я расскажу о вас, — предложил
Боян, — ведь давно уже все ваши подвиги превратились в преданья былинные.
— Да чего ты расскажешь? — презрительно сморщился
Алеша, и стало заметно, что он уже не вяжет лыка, — вы ж, бояны, все
переделали, все приукрасили.
— А, пусть рассказывает, — махнул рукой Добрыня и
угодил ладонью в чашку маринованных кокосов, — а мы поправлять будем.
— Ладно, ври, — разрешил Алеша.
Боян проворно выставил перед собой гусли, ударив по струнам
извлек из недр инструмента немелодичный аккорд и вдохновенно заголосил:
— Из славного Ростова, красна города, шел Алеша, что
попа сын соборного! Не за славою он шел, не за золотом, а на службу он шел ко
Владимиру!..
Алеша вдруг разрыдался и упал лицом в тарелку с печеными
устрицами, причитая:
— Не за славой, точно, не за золотом. — И затих.
Воодушевленный успехом Баян заголосил дальше:
Вот сидит он за столом у Владимира,
А за тем же столом — Тугарин Змеевич.
Он по целой ковриге мечет за щеку,
Да по целому ведру питья медвяного.
Указал на Тугарина Алеша-млад
Да и молвил он князю Владимиру:
«Ой, нечестно твой Змеевич пьет да ест,
Как болван, дурачина нетесаный.
Как возьму я за шкирку Тугарина,
Да под гору высокую выброшу!
Почернел тут Тугарин, что ночь зимой,
Да с Алешей пошел в чисто полюшко.
Там ему богатырь во честном бою
И оттяпал поганую голову.
Тут Алеша перебил Бояна, подняв перемазанное устричным
соусом лицо:
— Говорил я, врать будешь, так и есть, не удержался.
— Зато красиво, — заступился за Бояна Добрыня.
— А на хрена она мне, красота эта?! — продолжал
кипятиться Алеша и передразнил: «Там ему богатырь во честном бою...» Да во
честном-то бою меня бы Тугарин мизинцем левым придавил. Обманом я его взял,
самым что ни на есть подлым. Аж поныне совестно. Вышли мы в чистое поле, я и
говорю: «Что ж ты, Тугарин, брешешь: говорил, что один на один будем биться, а
сам войско за собой привел?» Обернулся Тугарин округ себя, тут-то голову я и
отсек ему.
Ивану за Алешу стало стыдно.
— Не, Попович, — гнул свою линию Добрыня, — у
Бояна-то красивше будет. Давай, дед, ври дальше.
— Это он по скромности своей, — пояснил Боян
реакцию Алеши и вновь ударил по струнам, — потому как Алеша Попович-млад
своей доблестью честной прославился, ведь не зря ж он покинул свой дом родной и
семью, и жену раскрасавицу...
Вновь встрепенувшись, Алеша заорал:
— Да кончай ты врать-то, уши вянут. В гробу я твою
доблесть видел! Я как раз от жены-то в Киев и сбежал! Она же у меня —
царевна-лягушка.
— А, эту историю я тоже знаю, — обрадовался
Боян, — очень романтическая история...
Но продолжить Алеша не дал. В пароксизме хмельной
искренности он заявил:
— И это тоже вранье. По правде-то так дело обстоит:
днем она баба как баба, очень даже симпатичная, а вот ночью — лягушка!
Надоело мне это до смерти, вот в Киев и подался. Лучше службу служить, чем с
лягушкою жить.
Иван растерянно переводил взгляд с Алеши на Бояна, не зная
кому из них верить, чему отдать предпочтение — красоте или правде.
— Ох ты горе горькое, — взвыл тут Алеша, —
разбередил ты, гад, душу мне! Как вспомню жизнь свою, так тошно становится! Не
сыпь мне соль на рану, дед, хватит! Расскажи-ка лучше о себе ты, Добрынюшка.
Мы-то с Ильей и так все знаем, а вот Ване, добру молодцу, в новинку да в урок
будет.
Добрыня, с трудом приподняв голову, согласился:
— Будь по-твоему, Алеша. Слушай Ванечка. Расскажу-ка
тебе я о том сейчас, как со змеем поганым в честном бою я племянницу князеву
вызволил — красну девку Забаву Путятишну.
Изрядно пьяный Боян, не остывший от распри с Алешей и
преисполненный духа противоречия, перебил его:
— «В честном бою...» Да все ж знают, что вы с тем змеем
уговор держали друг на друга не нападать. Он и не ожидал ничего, когда ты в
чертоги его ворвался.
Добрыня покраснел как рак, свирепо глянул на сказителя и
молвил:
— В честном ли бою, не в честном ли, а Забаву Путятишну
вызволил.
— Еще б тебе ее не вызволить, когда втюрился в нее по
уши. Только было сватов прислал, как змей ее из под носа и увел. Между прочим,
с ее же согласия.
Вокруг раздались смешки. Иван огляделся. Все посетители
кабака промеж собой вовсе не разговаривали, а внимательно прислушивались к
беседе за их столом.