— Так что женитесь, малолетки. За вас любая девица с
радостью пойдет — как-никак чистая национальность.
— Какая ж она чистая, у нас мама узбечка, —
возразил Стас. Про то, что папа — наполовину украинец, он даже и упоминать не
стал.
— Ничего, это еще интереснее, — завопил
Смолянин. — Две чистые национальности!
— Подумаем, — уклонился я от ответа. — А что
сегодня делать будем?
Смолянин увял.
— Можно лечь в гипносон, — начал он. — Или в
шашки поиграть…
Мы скривились.
— Давайте в парк выйдем и будем шампанское пить! —
предложил Смолянин.
Стас побледнел.
— Ну на охоту смотаемся! — в отчаянии прошептал
переводчик.
— На охоту? — У Стаса загорелись глаза, да и я
обрадовался. Все лучше, чем сидеть в четырех стенах.
А Смолянин начал развивать идею.
— Возьмем муми-бластеры, — доставая из кармана
маленький, словно игрушечный, пистолетик, сказал он. — Очень хорошая
штука: стреляешь, и зверь сразу готов к употреблению. И мясо храниться может
вечно, не портится.
Мы с сомнением посмотрели на пистолет, но спорить не стали.
— Поедем вчетвером, с Кубатаем, на его прыгоходе. У
него хороший прыгоход, две тысячи кочек в час делает.
— Чего?
— Кочек. Это наша мера скорости. Прыгоходы прыгают по
бетонным площадкам, которые называют кочками. Две тысячи кочек — это двести
километров в час.
— Подумаешь, скорость, — заворчал Стас. Но
тихонько, для порядка.
— А на кого будем охотиться? — поинтересовался я.
И подумал, что в какого-нибудь зайца или птичку я еще могу выстрелить, а вот
оленя будет жалко…
— На тараколли, — жизнерадостно сказал Смолянин. И
пояснил: — Общество защиты животных запрещает охотиться на млекопитающих, птиц
и земноводных. Только на насекомых. Поэтому были выведены методом генной
инженерии гигантские тараканы — тараколли. Очень хитрые, быстрые, ловкие звери.
И вкусные.
— Мы… не будем… охотиться… — разделяя паузой
каждое слово, сказал Стас. — Мы… вспомнили. Мы… пацифисты.
Смолянин схватился за голову. И простонал:
— Что ж тогда делать? Как вас развлекать, а?
Мы угрюмо молчали. И тут в распахнувшуюся дверь вошел
генерал-сержант Кубатай. Он был по-прежнему зелено-белый, только на поясе
прибавился еще один нож. Небольшой такой, нестрашный, вроде столового. Мы
приветственно поквакали, затем у Кубатая со Смолянином завязался долгий
разговор. Под конец переводчик просветлел лицом, уши у него слегка задергались.
— Клево, пацаны, — заорал он. — Кубатай
предлагает нам отправиться на семинар кулинаров-профессионалов! Это… Это…
Пальчики оближете!
Мы со Стасом дружно кивнули. Вчерашний банкет успел оставить
самые приятные воспоминания, и поездка к настоящим кулинарам была предложена
вовремя.
Пока мы шли по коридорам Департамента к стоянке прыгоходов,
Смолянин шепотом рассказывал, что Кубатай когда-то был подающим надежды
кулинаром, но потом по неизвестным причинам ушел работать в Департамент Защиты
Реальности. Однако связи со старыми друзьями не теряет, ездит на все дегустации
и, по слухам, ночами работает над изготовлением нового сладкого блюда — из
халвы, шербета и чурека.
В самом приподнятом настроении мы погрузились в прыгоход,
стоявший перед огромным, метров пятьсот в длину и этажей сорок в высоту,
зданием Департамента. Возле обнесенной забором стоянки прыгоходов виднелась
странная бетонная площадка высотой с двухэтажный дом, на которую вела широкая
лестница. К нашему удивлению, прыгоход стал медленно, переваливаясь с бока на
бок, карабкаться по лестнице. Кубатай и Смолянин, сидевшие перед пультом
управления, покряхтывали, словно тащили прыгоход на себе. Мы сидели во втором
ряду, за ними. На третьем, за нашими спинами, молча примостились два охранника
в желтых комбинезонах.
Наконец-то прыгоход забрался на бетонную площадку и встал
прямо, лишь слегка переминаясь с ноги на ногу, как курица, готовящаяся снести
яйцо. Кубатай ткнул в какую-то кнопку на пульте, достал из кармана горсть
семечек и принялся их задумчиво грызть. Я с удивлением заметил, что семечки
лежат у него на ладони какими-то длинными цепочками. Словно были приклеены друг
к другу. Потом я понял — семечки синтетические, а в ленту склеены, чтобы можно
было щелкать быстрее. Но спросить я не успел, потому что внезапно включился
гипносон.
Очнулся я, когда прыгоход начал по лесенке спускаться с
бетонной площадки — видимо, она и была той самой кочкой, по которым они
прыгали. Вокруг уже не было никакого парка с громадиной Департамента. Голая
равнина, на которой дул холодный даже сквозь стекло ветер и лишь редко-редко
стояли в больших горшках слегка заиндевелые пальмы. А небольшое зданьице с
вывеской «Приют усталого желудка» окружало такое море прыгоходов, что
становилось ясно: под землей тут еще с десяток этажей.
Минут через пять мы заняли места в центре небольшого уютного
зала. На возвышении был стол, за которым сидели три человека. В зале, на
креслах, разместилось еще около сотни.
Мы со Стасом с любопытством озирались. На нас никто особого
внимания не обращал, кроме сидящего за нами рыжего веснушчатого пацана. Тому
явно было интересно, на каком языке мы говорим. А Кубатай, непрерывно
раскланивающийся с окружающими и посылающий дамам воздушные поцелуйчики,
рассказывал, да так быстро, что Смолянин еле успевал переводить:
— В правом углу зала сидят действительные члены
семинара — кулинары-профессионалы. В левом углу — кулинары-любители и любители
покулинарить. В середине — любопытствующие… — Тут Кубатай запнулся, но
сразу же нашелся: — И близкие друзья кулинаров.
Председательствующий — пожилой импозантный мужчина с
седоватым ежиком на голове — встал и постучал ложечкой по стоящей перед ним
серебряной кастрюльке. Шум мгновенно стих.
— Это главный кулинар Земли, Бормотан, — тихо
шепнул нам Смолянин и облизнулся. — Я однажды ел блины его приготовления…
Но когда кулинары начали говорить, Смолянин прекратил
воспоминания и стал переводить, да так ловко и быстро, что мы его вскоре и
замечать перестали.
— Думаю, ждать больше не будем, начнем обсуждение
нового блюда, — зорко оглядывая зал, сказал Бормотан. — Измайлай,
сядьте, пожалуйста, вы же еще не знаете, что мы будем кушать!
Привставший было мужчина картинно развел руками и сказал:
— А я и знать не хочу! Я запах чую!
Зал захихикал. Привычно так захихикал, словно ничего
другого, кроме острот, от Измайлая и ждать было нечего.