И все это из-за проклятого герцога наксосского. Урода оскопленного, который толкнул блистательного Юлиана Корнелиуса в отхожее место, и еще ногой притопил в испражнениях. Ничего, еще придет время. Еще будет случай. Еще увидит Юлиан Корнелиус унижение и уничтожение ненавистного герцога. Еще…
– Едут! – закричал ворвавшийся в дом мальчонка и исчез скорее, чем затих его крик.
– Эхе-хе, – закряхтел староста, и бережно уложив в корзину упряжь, поманил рукой: – Пойдем. Пойдем! И мясо прихвати.
На окраине селения у дороги стояли, сбившись в плотную толпу, все старики и старухи селения. Вокруг них стайками кружились мальчишки. Мужчины стояли в стороне, опираясь на дубовые палицы. Женщины и их дочери еще в полдень поднялись в горы.
Но в этом предостережении не было большой необходимости. Это Юлиан Корнелиус понял сразу, как увидел вышедших из леса воинов.
Впереди идущие лучники едва передвигали ноги. Всадники валились из седел. И те и другие были в повязках, уже успевших стать серыми полосами на которых отвратно смотрелись ржавые пятна крови. Многие были без оружия и шлемов.
Юлиан Корнелиус сделал шаг за спину старосты, когда к ним приблизился первый всадник.
– Помнишь меня? – устало спросил всадник.
– Ты был в нашем селении. Да, припоминаю. Мне не забыть того, кто был с тобой и его (ругательство на местном языке) дочерей. Ты – властелич Стешко.
– Верно староста. Только… Вернее то, что осталось от властелича… Три стрелы вытащили у меня из груди и плеча. А голова до сих пор гудит от турецкого меча. Побил наше войско бей
[118]
Орхан на проклятой Марице
[119]
. Едва ноги унесли. Из моего отряда только половина ушла. А из них в пути умерло от ран еще половина. Но краль Душан велел на море мне возвращаться. Портовые сборы теперь очень важны. Помню твое гостеприимство… (Стешко чуть улыбнулся, увидев как крепко сжали мужчины свои палицы.) Сейчас спешу. А это кто у тебя за спиной? Неужели… Ба-а-а! Да это же наш славный лекарь Юлиан Корнелиус. Хотя… Сильно тебе лицо порвали, но… Как мне и тебя не узнать. Я тебя по приказу нашего великого краля несколько дней искал по околицам Арты. А ты вот где! Пойдешь со мной в Перевезь? Там меня подлечишь, и людей моих. А потом сам тебя к кралю Душану отвезу. Может, опять на меня владыка наш ласково глянет. Сам пойдешь, или привязать к коню?
– Сам, – с готовностью ответил Юлиан Корнелиус.
Лекарь с презрением посмотрел на кашляющего старика, с ненавистью на черные домишки селения и с равнодушием на спешащую к нему дочь старосты.
«Тяжело ей будет. А еще этот малыш к весне прибавится».
Не оглянувшись на крики женщины, Юлиан Корнелиус поплелся за крупом коня властелича Стешко.
Весь путь к морю, о чем бы ни думал, всякий раз лекарь возвращался к печальной мысли о том, что он никогда не увидит своего первенца. Мальчика или девочку – не важно. Важно, что первенца. Хотя… Настолько ли это важно…
* * *
«Неприятный денек. Ох, неприятный, – и после продолжительной пустоты в голове опять: – Неприятный денек. Ох, неприятный».
Мало того, что воины властелича Стешко избили его, так еще и холодный дождь истязал худющее тело Юлиана Корнелиуса.
Утром умер еще один серб, из тех, кого турки не дорубили на поле битвы под Димотикой. Умер он не от ран, а… Бог его знает, от чего он умер. Видно пришло его время и призвал его… Да конечно же, сатана! В самое жаркое место пекла, на вечные мучения. Этого так желалось Юлиану Корнелиусу. Ведь из-за этого сербского грешника так жестоко избили его. Как-будто лекарь сам Господь бог и одним желанием может вылечить всякого. Ну, не получилось. Не те снадобья и не те мази. А где взять другие? Корабли не желают приставать к Перевези. К их капитанам уже донесся слух о жестоких сборах местного правителя Стешко. Так что ни купить лекарств, ни спросить кого сведающего.
А из того, пожухлого и прогнившего от дождей сена, что собрал в осенних лугах Юлиан Корнелиус и быть не может прока. Тем более что травы здесь какие-то странные и незнакомые.
Умер, да и умер. Каждый рожденный смертен. Так за что так сильно избивать? Ведь старался лекарь. Какие дикие люди эти сербы. Никто бы и не посмел тронуть пальцем доктора медицины в просвещенной Венеции. Там понимают и ценят старания лекаря. А эти проклятые дикари… Был бы у Юлиана Корнелиуса яд, честное слово, рука бы не дрогнула.
Рука не дрогнула бы… А тело дрожит. От холода, голода и справедливого негодования.
Да и с властеличем Стешко не хорошо вышло. Открылись раны на груди. Гной пошел. Так это верный признак скорого выздоровления. Так указывал сам Ги де Шолиак, знаменитый хирург, которого даже допустили прочитать несколько лекций в университет Салерно. А в знаменитейший университет глупцов и бездарей не приглашают читать лекции. Юлиан Корнелиус сам слышал и даже кое-что записал от учения признанного ученого. Только вот что-то не так. День ото дня этому Стешко становится все хуже. Еще умрет. И тогда…
Забьют до смерти лекаря Юлиана Корнелиуса. Забьют.
Да и умер бы властелич. Сил нет терпеть его издевательства и побои. А еще более неприятно подбирать с пола кости, что бросает со своего стола сердитый Стешко. Как собаке, как рабу, как…
«А ведь помрет – действительно убьют».
Юлиан Корнелиус с тоской посмотрел на молочное осеннее небо, где, наверное, уже готовится место для его души, а затем перевел взгляд на серую рябь ждущего зиму моря. В нескольких сотнях шагов к северу, обходя Перевезь, спешили несколько галер. Они шли в Венецию, в город, который мог бы спасти и тело, и душу Юлиана Корнелиуса. Если бы знал. Если бы хотел. Но нужен ли великому городу несчастный Юлиан Корнелиус, пришлый человек, случайно оказавшийся в услужении его правителей. И то, только потому, что чума проглотила почти всех лекарей Венеции. Да о нем, наверняка, уже и позабыли. Так что…
Но что это?
Юлиан Корнелиус глубоко вдохнул и затаил дыхание. Так и есть. Небольшой купеческий галеот
[120]
. Его глубокий, округлый и более короткий, чем у галеры корпус, не оставляет сомнения – это купец спешащий покинуть море, уже готовое разразиться зимними штормами. И о чудо! Навах повернул к пристани. Видно есть в этом суровая необходимость. А может капитан еще не знает о возросших пошлинах жадных до золота сербов.
Как ни хотелось Юлиану Корнелиусу отправиться в порт и посмотреть, а может, даже поговорить с хозяином галеота, он не решился. Там будут воины и сборщики подати Стешко. Может им захочется еще раз пнуть ногой несчастного лекаря. А этого избитое тело Юлиана Корнелиуса перенести не сможет. На нем и так с избытком синяков и кровоподтеков. Лучше остаться здесь на берегу. Слушать рокот набегающей волны, крики опечаленных бескормицей чаек и бросать гладкие камешки, привлекая к брызгам глупых морских птиц.