«Какие еще чужые волосы? – встрепенулся герцог, – Может Герш надел на нее парик? Совсем разорить меня решил проклятый еврей».
– Выходите! – нетерпеливо воскликнул Джованни Санудо. – Нам пора идти.
«Да они и впрямь хороши, дьяволицы», – чуть усмехнулся герцог.
Женщина одета в скромный наряд, подобающий кормилице знатного младенца. Разве что это новомодное декольте, несколько углубленное и расширенное к плечам. Но это вовсе не те «адские окна» как говорили церковники, что портные некоторых грешниц опускают едва ли не к талии. Тем более что платье Герша имело вставку и шнурованный сбоку и сзади лиф. А еще под платьем была, без сомнения, нижняя рубашка со специальными кармашками, которые поддерживали большую кормящую грудь. И все же отороченная мехом полупрозрачная вставка вызвала некоторое неудовольствие герцога. Хотя… Подумав, Джованни Санудо согласился и с ней. Пусть жадные мужские взоры посмотрят туда с желанием и удовольствием. Младенец кормится сытно, как и должно быть у великого герцога наксосского.
Хорошо, что младенца с его изуродованным ухом не увидать в атласном широком одеяле с соболиной каймой.
А вот девушки загляденье.
Особенно младшая. Ну такое приятное и чисто ангельское личико. А какое оно еще должно быть у почти еще ребенка? Хотя изящный котт
[93]
, заниженный к талии, с покатыми плечами и большим овальным вырезом проймы подчеркивал девичью хрупкость и красоту юной девушки, тяжелые и дорогие ткани, а особенно веерообразный шлейф сзади делали ее старше. Но именно этот контраст и вызывал умиление и даже восторг. Особенно притягательны были густые черные волосы девушки, тяжесть которых едва сдерживала серебряная сетка в редких, но крупных жемчугах.
Старшая из девушек казалась не так притягательна рядом с младшей. Но это лишь до того мгновения, когда первый взгляд, сменялся вторым, более внимательным. Черты лица ее нельзя было назвать правильными, но любой художник выбрал бы именно ее из сотен и сотен других, чтобы попытаться выразить на холсте странную особенность, когда отдельно рассматриваемые губы, подбородок, щеки, брови, носик, желали некоторого усовершенствования, но собранные воедино поражали гармонией и строгой красотой. Именно такие лица были у древних статуй богинь и первых красавиц античного мира. А еще глаза – удивительно огромные, добрые, в несколько прохладной синеве которых было приятно оставаться, как у озера в жаркий полдень.
«А этот парик ей к лицу, – удовлетворенно хмыкнул герцог. – Только бы не узнали…»
Конечно, париком никогда не удивишь. Носили его древние римлянки и гречанки, царицы Египта и жрицы восточных богов. Вот только сейчас парик вызывал тревогу и сомнение. Ведь им во время повальных болезней, а особенно сифилиса, от которого очень редеют волосы, пытались скрыть приобретенные уродства и травмы. Но искусно сплетенные волосы от знатока женских одеяний Герша были даже лучше природных, отливая блеском свежей соломы и сияя благородством чистого золота. К этой короне как нельзя подходило кертле
[94]
в красно-желтых тонах.
«Дорогой товар. Да, дорогой товар, – мелькнуло в голове Джованни Санудо, но он так и не решил, к чему это относится: к самим девушкам или к их нарядам. – Как расплачиваться? А расплачиваться придется. Герш может на смех поднять, а для моего великого плана это смертельное ранение. Неплохо было бы на моих людей одеть сюрко
[95]
с моим герцогским гербом, но это время и деньги. Того и другого у меня в самой малости. Да и как расплачиваться?».
Герцог с грустью посмотрел на улыбающегося из-за спин девушек Герша и кивнул ему:
– Ладно, ладно… Постарался. Вижу. Только денег…
Герш в мгновение ока оказался возле герцога:
– Деньги это да! Конечно! Но и милость великого герцога многого стоит.
– Да? – чуть удивился Джованни Санудо. Герша он знал давно, но все же чуть удивился.
– Можно деньги не сейчас. Не сегодня.
– Да и завтра не получится. И даже…
Герцог оглянулся на свою свиту. Знаменоносец, арбалетчики, мальчишка-слуга, все это очень нужные люди. А вот лекарь…
Джованни Санудо даже улыбнулся:
– А может, я тебе лекаря отдам. Ученый человек. Нужный!
Герш поморщился:
– Кого другого… Вы же знаете – мои торговые дела в основном на Востоке. А там европейских лекарей не ценят. Разве что на галеры веслом махать…
«Старого лиса не проведешь. Точно нос по ветру держит».
И тут же великий герцог вспомнил своего дорогого друга юности, великого врачевателя Гальчини. Когда это было? Да, пожалуй, лет двадцать назад. Они пили вино. Джованни Санудо с интересом слушал старшего по возрасту друга о его путешествиях по землям сарацин и о многом другом.
– …Ты думаешь, у меня есть возможность разбогатеть на Восточных землях? Нет, мой дорогой друг Джованни. Христианский лекарь никогда не сможет себя прокормить среди сарацинов. И не только потому, что он неверный. А скорее от того, что никто не пойдет просить помощи у лекаря европейца. Таких считают неучами и ангелами смерти. По большей части так оно и есть.
– Гальчини, друг мой, ты столько лет провел в святых землях, столько лет учился у лучших врачевателей Востока…
– Это так. Но… На мне печать презрения, как на всяком лекаре-христианине, изучавшего медицину в Европе. И ее не смыть. По крайней мере, при моей жизни и сотни лет после моей смерти.
– И что же это за печать?
– Печатью этой зовется «Книга назиданий». Вот она. Я купил ее за пять золотых монет. В школе врачевателей Дамаска. А составил ее Усама ибн Мункыз
[96]
.
– Сарацин.
– Великий мудрец и великий воин. Сейчас я тебе кое-что прочту. Дело было давно, когда крестоносцы еще владели землями на святой земле. А вот оно, это место! Слушай:
«Властитель аль-Мунайтыры написал письмо моему дяде, прося прислать врача, чтобы вылечить нескольких больных его друзей. Дядя прислал к нему лекаря-христианина, которого звали Сабит. Не прошло и двадцати дней, как он вернулся обратно.