Но не себе же берет. Никифору. Хотя… Кое-что удается и оставить у себя. Ведь когда мясник режет и продает свиное сало, он весь кусок отдает покупателю. Но… На пальцах все равно остается жир…
Сотни проблем, сотни дел… И это только на сегодня. Хорошо, что два квартала уже отпали… Стоп! О чем это, Андроник? Их отбили в сражениях. Он потерял людей. На него накричал и едва не ударил эпарх Никифор. А еще… Еще нужно вернуть кварталы и эти и те, что у гаваней.
О, Господи! Как кружится голова. Большая голова, в которой все равно не умещается все необходимое, для того, чтобы быть тайной рукой эпарха Константинополя, благодаря которой город должен склониться… И перед кем! Никифором! Чахлым и убогим Никифором из детства и юности Андроника.
– Мой добрый Андроник!
Ах, да! Архитектор. Это важно. Это самое важное на сегодня!
Андроник закрыл глаза и увидел свой будущий дом. Дом скорого будущего! На выкупленном участке, выходящим на саму Месу, работники снесли все. Теперь на этом голом месте поднимался красавец-дом из новомодного белого камня с колоннами и, главное, балконами, с которых можно будет лицезреть первых лиц государства во время их торжественного прохождения на различных торжествах.
Это будет трехэтажный дом с двускатной крышей, крытой железом со свинцовыми прокладками на стыках, спасающими от дождя. Окна полукруглые, чтобы украшать внешний облик дома. А на них железные ставни изумительной ковки от лучших кузнецов Константинополя.
На нижних этажах комнаты для хозяйственных нужд и слуг. А под их полами внушительные погреба для вина, пива, продуктов и всякой всячины. На верхних этажах мраморные полы, стены украшенные фресками. Мебель с инкрустациями. Кровати, покрытые дорогими тканями. А еще фонтан и маленький садик…
– Да, мой дорогой Аросий! – едва не воскликнул в ответ глава корпорации макелариев.
– Нужен следующий аванс. Материалы, люди…
– Да! – быстро согласился Андроник. – После дипнона
[160]
я пришлю человека с кошелем. И к тебе, мой дорогой Илларион пришлю… Кажется, уже доставили мой заказ?
Торговец дорогими тканями и одеждами широко улыбнулся и указал рукой на мальчика из глубин Африки, что чернее угля, в руках которого был большой мешок из беленого льна.
– Да, да, да! – закивал головой Андроник. – После дипнона… Все после дипнона…
И, не достигнув своего знаменитого стола, глава корпорации макелариев резко повернулся и поспешил с площади Стратигии.
– Мой кир
[161]
… Мой кир… – загудела множеством голосов толпа. Но Андроник, не повернув головы, быстро удалился.
* * *
Покончив с сочным седлом ягненка и выпив полный кувшин вина, глава корпорации макелариев уставился в каменный пол своего старого надоевшего жилища. Ничего, скоро он будет видеть свое отражение в отшлифованном мраморе нового пола. Будет ли? Будет ли новый пол в новом доме? И отражает ли заказанный карский мрамор образы и предметы?
О завтрашнем дне не желалось больше думать. День сегодняшний, день многочисленных и тяжких забот все более покрывал тьмой день завтрашний. Тревога заполнила грудь так, что трудно стало дышать.
– Оливия, моя дорогая Оливия, – прошептал он.
С этим именем пришла и улыбка.
Андроник резко встал и быстро пошагал на женскую половину своего старого дома, в гинекей.
Очень давно, в древней Греции, задняя часть дома, где владычествовала женщина, назывался гинекей. В позднее римское время и во все времена Византии гинекеем называли государственные и личные мастерские, где работали рабы. Но его Оливия упорно именовала свои владения древним словом в его верном понимании. Это ее желание и право. Андроник никогда не спорил со своей женой, многократно убедившись в том, что она всегда права, и ее советы не лишены божественного участия, а точнее предвидения.
Ничуть не удивившись внезапному, не принятого для всех благородных домов Константинополя визиту мужа, Оливия не выразила своего удивления. Ведь она всегда готова была к встрече с ним. Ведь Оливия – особая жена. Такой нигде и ни у кого нет.
Едва Андроник откинул занавесь в опочивальню, жена поспешила ему на встречу. Остановившись в трех шагах, Оливия сдержанно поклонилась, и, выпрямившись, тут же радостно улыбнулась. И эта улыбка, как огромная свеча у иконы, осветила ее прелестный лик. Захотелось крепко поцеловать эту улыбку в сочные большие губы, которые никогда не изгибались в капризном «я так хочу», «я так буду», «я так решила».
Едва сдержавшись, Андроник спешно занял место за маленьким столиком, на котором стояли свежие фрукты и фруктовая вода. Спешно потому, что уже который раз за этот тяжелый день почувствовал слабость в ногах.
– Чашу вина? – с еще одной чарующей улыбкой спросила Оливия.
– Может быть позже, – вздохнул муж.
Оливия присела на краешек стульчика напротив и встряхнула своими тяжелыми, длинными светлыми волосами, что едва удерживала массивная золотая диадема с жемчужными подвесками. Из-под головного украшения тут же освободилась прядь волос, которая медленно и грациозно была водворена на место маленькой ручкой Оливии.
«Моя Оливия! Благодарю тебя, Господи!», – едва не задохнувшись от этого движения, воздал Всевышнему за щедрость глава грубых мясников на площади Стратигии.
«Как она прекрасна!»
Две шелковые туники-столы до пола и оплечье – воротник из жемчуга и драгоценных камней, казалось, должны были полностью скрыть ее тело. Но Андроник каким-то чудом видел ее большую упругую грудь, плоский живот, широкие бедра и маленькие коленные чашечки. Даже за широкой каймой вышивки бисером из мелких жемчужин на подоле верхней туники он узрел ее маленькие и изящные ступни.
В ожидании того, что скажет муж, Оливия откинула рукав нижней туники и капнула на внутреннюю сторону левого запястья несколько капель розового масла.
Не отрывая взгляда от этого места, Андроник еще раз поблагодарил Создателя: «Хвала тебе, Господи… Какая нежная кожа!..»
Не торопя своего супруга, Оливия направила на него долгий взгляд, потом отвела глаза и быстро вернула свой взгляд, но уже из-под длинных ресниц.
– Я хотел тебя увидеть… – тихо начал Андроник, и едва удержался, чтобы не подойти и не прижать ее к сердцу.
Оливия напротив тут же встала, и, двигаясь с прямой спиной, мелким шагом, слегка покачивая бедрами, занося пятку одной ноги за носок другой, медленно обошла своего мужа и положила ему руки на плечи.
– Скажи мне, дорогой, что так печалит тебя? Я вижу это по твоей не приглаженной бороде, по тому, как трудно тебе оторвать взгляд от носков твоих сандалий, и потому, как мелко вздрагивает твоя всегда сильная правая рука.