Месть палача - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Вальд cтр.№ 22

* * *

– Ты читай… Читай молитву. Это помогает. Знаю. Верую. Пока твой сын тебя слышит – живет, и жить желает.

– Да, мой милостивый господин. Да, наш благодетель, – и старуха опять зашлась всхлипах и в молитве. – Чудотворница, Спасительница Матушка, Пресвятая Богородица. Веруя в чудеса твои, низко кланяясь, прошу исцеления сыну моему Феодору. Услышь мою молитву, защити его своим чудотворным светом, закрой его своим покрывалом милости, отведи от него все несчастья и болезни. Спаси, сохрани и помилуй его…

– А у вас кого призывают при отсеченной руке? – спросил лекарь самого святейшего патриарха Каллиста, склоняясь над лежащим в двух шагах от несчастного Феодора пожилого мужчину во франкской одежде.

– Маркиана Кесарийского, или святого Альдегунда. Но лучше всего знающего хирурга. А к этому несчастному, я бы, пожалуй, призвал бы мученика Абеля [68] . У нас к умирающему всегда призывают Абеля.

– Ты думаешь, он все же умрет?

Старик печально кивнул головой:

– Сгустки крови на обрубке руки…. На руке и груди кожа стала мраморного цвета. Он потерял слишком много крови. Еще немного и у него начнется агония. Вряд ли он успеет покаяться.

– Я той же мысли. Старуха, спеши за священником. А впрочем… Ладно. Этому уже никто и ничем не успеет помочь. Молись старуха… Молись… А твою рану, чужеземец, нужно промыть чистой водой и крепко перевязать.

– А еще нужен кувшин крепкого красного вина.

Лекарь усмехнулся:

– Откуда такие глубокие знания в лекарском искусстве?

– Тот, кто решился отправиться в дальние страны должен быть не только купцом и воином, но и всем и всяким. А лекарь… Он дремлет в каждом человеке и просыпается при болезни или ранении. Это мое третье ранение с тех пор как я покинул Прованс [69] .

– И стоило покидать свой дом?

– Сын. Единственно оставшийся… Он плыл на корабле… Сейчас в плену у турок.

– К этим детям дьявола нужно было все же отправляться морем. Сейчас они, а также генуэзцы и венецианцы делят соленые воды, – грустно заметил лекарь.

– Вначале я так и поступил. Но мне сказали, что турки скоро возьмут Константинополь. Так что я доплыл до Афин, а далее решил продолжать путь сушей, чтобы не встретиться с пиратами. Но кроме морских, есть еще и сухопутные разбойники. Слава Господу рана моя не опасна…

Но лекарь, кажется, уже и не слушал чужеземца. Более того – не промолвив более и слова он, низко опустив голову, отошел от раненого.

– …Турки скоро возьмут Константинополь, – беззвучно повторили его уста.

Но скорбная мысль не успела сжать сердце. Десятки рук схватили целителя за руки, плащ и хитон:

– Помогите. Спасите. Умоляю… Все отдам за спасение брата… Вот! Вот! Все что имею. Только остановите кровь у моей жены… На коленях прошу… Он как брат мне. Ему так больно… Помогите… Помогите…

А за спиной уходящего лекаря старуха не прекращала призывать пресвятую Богородицу:

– Дай свою милость и защиту. Проси за нас перед Всевышним Отцом Господом Богом… Низко кланяюсь, молюсь и верую…

Солнце уже готовилось опуститься на острые скалы Пинда [70] . От моря подул вечерний бриз, медленно оттесняя стену раскаленного воздуха. По воле все того же усиливающегося ветерка щедрыми божьими ладонями над икосом проплыли белые взбитые облака. Чувствуя приближающуюся вечернюю прохладу, закружили птицы. Затрещали кусты и тростник над болотцами. Деревья качнули руками-ветками, прогоняя вертких белок. Уходя на отдых в чащобу, грозно заревел медведь и ему бесстрашно ответил олень первогодок.

– Устал мой дорогой Феодосий?

Лекарь устало оглянулся, тряхнул головой, приходя в себя, и уважительно поклонился в пояс:

– Устал, мой светлейший патриарх. Много ран пришлось закрыть, и даже отсечь несколько конечностей. Одно дело лекарственные снадобья готовить и подавать, совсем другое омывать руки в крови и в слезах несчастных.

– То угодное Богу дело. За него воздастся. Отдохнуть тебе нужно от трудов и печали. Вон сколько печали в глазах твоих.

Лекарь согласно кивнул головой и как всегда удивился умению светлейшего видеть душу человеческую. А в душе Феодосия действительно печаль. И не простая, а многократная. И не только от страданий тех, кто сопровождает равноапостольного. А еще…

– Всех несчастных осмотрел? – как всегда тихо и ласково спросил своего лекаря патриарх.

– Всех.

– Я вот что… Есть среди тех, кто встал на защиту смиренных священнослужителей странник великой силы и храбрости. Тот, кто не убоялся с палицей броситься на разбойников. Знаешь, о ком я говорю?

Лекарь молча кивнул головой, и в огорчении нахмурил брови.

– Жив ли он? Здоров ли телом?

Лекарь опять же молча кивнул головой. Увидев направленный на него удивленный взгляд патриарха, Феодосий тяжко вздохнул:

– Ранен был. Дважды. Но от помощи отказался. Вон он, под стеной конюшни. Вместе со своим неразлучным мальчишкой. Не приятен он мне. Латинянин.

Последнее слово патриарший лекарь вымолвил особенно холодно. Он вспомнил еще одну печаль: «…Турки скоро возьмут Константинополь». Это сказал еще один латинянин – старик с франкских земель. Ничуть не приятнее того пилигрима, что своим дубьем устрашил множество разбойников. Устрашил и самого лекаря Феодосия. Но не дубьем.

* * *

«Странная эта пара. Они не родственники, но не отходят друг от друга и десяти шагов. Явно не друзья. Между ними лет пятнадцать-двадцать разницы в годах. И в садомии не заподозришь. Не прикоснутся даже случайно. Да и не то, что ласково, а вовсе, кажется, не смотрят глаза в глаза. И не слуга мальчишка, а слушается, скорее, как покорный сын. Но с сыном говорят. А эти всегда молчат».

Вспомнив утро невольного знакомства с этой парочкой, которое произошло третьего дня, лекарь Феодосий еще более нахмурился.

Не на каждой зорьке увидишь такое. Проснувшись по нужде (от вчерашнего излишнего вино излияния) с первым лучом солнца Феодосий, в силу своего воспитания и учености, поспешил по склону горы к густым зарослям мирта. Удовольствие от облегчения низа живота, пьянящий утренний горный воздух, приятные игры все еще пульсирующего по жилам вина прикрыли в блаженстве веки лекаря и заставили улыбнуться. А когда он открыл глаза, то улыбнулся еще шире, и возможно даже и засмеялся бы, если бы сразу не догадался, почему среди широкой лесной прогалины, в дымке молочного тумана, медленно бродит в полусогнутом положении обнаженный мужчина.