Вселенная против Алекса Вудса - читать онлайн книгу. Автор: Гевин Экстенс cтр.№ 62

Например, я знаю, что в последние шестнадцать месяцев жизни мистер Питерсон ощущал время иначе, чем я. Он часто — особенно под конец — говорил мне, что для него время превратилось в медленный спокойный поток. Если бы меня спросили почему, я ответил бы, что, наверное, потому, что он вообще не рассчитывал, что у него будет это время. Или просто позволил времени течь как течет. Он принимал жизнь такой, какая она есть, и ничего не загадывал наперед. Он упростил свой быт до примитива. Должно быть, благодаря этому его время растянулось до бесконечности. Все меняется в тот момент, когда ты начинаешь беспокоиться о вещах, которые должен сделать. Чем больше таких вещей ты пытаешься вместить во временной отрезок, тем менее комфортным становится ощущение времени. Разумеется, мистер Питерсон понимал, что от будущего не спрячешься. Ему следовало уладить всякие формальности: написать кое-какие письма, позвонить в клинику в Швейцарии, собрать медицинские документы, снять с них копии и отправить в клинику по почте (под тем предлогом, что ему нужна консультация специалиста). Но вот документы были отосланы и на запрос получен одобрительный ответ. Мистеру Питерсону сообщили, что он должен время от времени проверяться у своего врача, а когда настанет время, его примут и обследуют без очереди. Но до тех пор, так сказать, в кратко- и среднесрочной перспективе ему можно ни о чем не беспокоиться и заниматься другими делами.

Больничный физиотерапевт дал ему комплекс упражнений, помогающих замедлить процесс ухудшения двигательных навыков и нарушения чувства равновесия. Лестницу у него в доме оборудовали специальным подъемником, в ванной и в коридорах вдоль стен прикрепили прочные перила. Продукты ему ежедневно доставляли на дом сотрудники социальной службы; дважды в неделю литовка по имени Кристина приходила делать уборку. Закончив с пылесосом и влажной тряпкой, она садилась пить с мистером Питерсоном кофе и рассуждать, до чего чудной народ эти англичане. Как ни странно, болезнь сделала мистера Питерсона куда более общительным, и это касалось не только докторов и социальных работников. У него появилась узкая, но постоянная группа преданных друзей, которые навещали его каждую неделю. Миссис Гриффит с регулярностью часового механизма заглядывала в три-четыре дня с домашним печеньем и готовой едой в кастрюльке. Фиона Фиттон и Софи Хэйнс приходили по очереди и приносили аудиокниги и диски с классической музыкой, которые брали в Гластонберийской библиотеке. Поскольку каждый из них теперь узнал все (или почти все) о том, в каком положении оказался мистер Питерсон, у него отпала необходимость скрытничать. Он откровенно и спокойно рассказывал о своей болезни. На вопросы о попытке суицида и госпитализации он отвечал примерно так: «Я не думал, что мне имеет смысл жить дальше, но, похоже, ошибался». Еще он говорил, что ему хочется, чтобы люди поняли: им двигали самые трезвые и здравые соображения. По-моему, он так шутил. Впрочем, я не уверен. Как ни парадоксально, с тех пор, как он узнал о приближающейся смерти, он стал выглядеть гораздо более беззаботным.

Если жизнь мистера Питерсона действительно перешла в более комфортную фазу, то моя, напротив, стала много напряженней. Я жалел, что в сутках всего 24 часа. И не только потому, что мне приходилось каждый день помогать мистеру Питерсону. Оставалось еще несколько важных дел, которые я хотел уладить до поездки в Швейцарию.

Первым в их списке стояло изучение немецкого. Мистер Питерсон говорил, что это необязательно, потому что в клинике (а может, и во всей Швейцарии) все свободно владеют английским, но я решил, что лучше перестраховаться. Понимать речь окружающих — это еще никому не мешало. Мне нужна была уверенность, что я смогу читать дорожные знаки и названия улиц и общаться с пограничниками, персоналом гостиницы и так далее. Я хотел — ради собственного спокойствия — чтобы окружающие меня поняли. К сожалению, к тому времени в школе я по ряду соображений практического и эстетического характера уже выбрал в качестве иностранных языков французский и испанский. Немецкий я решил втиснуть в обеденный перерыв, который длится ровно час.

Я подошел к нашей преподавательнице немецкого фрау Кампишлери и спросил, не согласится ли она давать мне на большой перемене частные уроки немецкого. Она не согласилась, но сообщила мне адрес интернет-ресурса с курсом для начинающих и предложила несколько учебников и аудиокассет для самостоятельных занятий. Отныне пять часов в неделю я посвящал тому, чтобы научиться без посторонней помощи заказывать в ресторане Frühstück, спрашивать, как доехать до Busbabnhof, объяснять пограничнику, что wir werden vier Tage bleiben, и прочему в том же духе. Замечу, что хотя в немецком три рода существительных, глагол часто ставится в конце предложения и есть чудовищно длинные слова, например Geschwindigkeitsbegrenzung (ограничение скорости), структурно этот язык похож на английский. На слух он не слишком благозвучен, зато большинство людей знает, что такое немецкий акцент, из фильмов «Большой побег» и «В поисках утраченного ковчега» про Индиану Джонса и из песенки про Neunundneunzig Luftballons.

К сожалению, исполнение второго пункта швейцарского списка — получить водительские права — с самого начала предполагало практически непреодолимые сложности в виде формального юридического запрета. Будь это иначе, я поставил бы проблему с правами на первое место.

Не помню, когда именно мы решили, что ехать на машине удобнее, чем лететь самолетом, но, скорее всего, довольно рано. Мистер Питерсон не желал лететь — но не потому, что боялся крушения или исламских террористов. Одна мысль о том, что он окажется заперт в ограниченном пространстве, тесно набитом другими людьми, и без малейшей возможности сбежать, вызывала в нем ужас. Не самый лучший сценарий для последнего в жизни путешествия, тем более что мистер Питерсон понятия не имел, в каком состоянии будет находиться к этому дню. И мы решили ехать на машине. Не спеша, под музыку Шуберта и Шопена, делая остановки где захочется и любуясь пейзажами. Мистера Питерсона смущало лишь, что мне придется сутки провести за рулем, причем вторую половину этого времени — в полном одиночестве. Справлюсь ли я? Откровенно говоря, я и сам этого не знал, но всем нутром чуял: так надо. Самолетом я никогда не летал и не был уверен, что в воздухе мне понравится. За рулем хоть чувствуешь себя привычно.

Сдавать на права, пока мне не исполнится семнадцать, было нельзя, но это не значило, что я не готовился. Зрение у мистера Питерсона продолжало ухудшаться, и он больше не мог обучать меня вождению, но я уже освоил базовые навыки и наизусть знал рутинные маршруты — до магазина и обратно; парковался я тоже довольно уверенно. Я назубок вызубрил теорию, включая правила дорожного движения. Главной закавыкой оставалось мое психическое здоровье.

Я уже упоминал, что по закону эпилептик может получить права только в том случае, если на протяжении последнего года у него не было ни одного приступа. Понимая, что доктора Эндерби мне не обмануть, я должен быть позаботиться, чтобы моя лодка за месяцы до дня рождения ни разу не дала течь. Это означало необходимость — несмотря на массу срочных дел — строгого соблюдения режима. Я ложился спать не позже половины одиннадцатого и вставал не позже семи, чтобы рано утром успеть заняться медитацией и проделать комплекс упражнений по аутотренингу. Эта тактика сработала. Следование жесткому графику позволило мне продержаться без припадков почти двадцать месяцев. Доктор Эндерби с удовлетворением отметил столь явный прогресс. На очередном полугодовом осмотре накануне моего семнадцатилетия он даже сказал, что в нормальных обстоятельствах предписал бы сокращение дозы карбамазепина, чтобы через полгода-год вообще отменить препарат. Но он понимал, что обстоятельства далеки от нормы и что если я не готов — а я реально не был готов — отказаться от приема лекарств, то нечего с ними экспериментировать. В тот день, когда мне исполнилось семнадцать лет, я сдал теоретическую часть экзамена на получение водительских прав. Спустя неделю, посвятив несколько вечеров интенсивной подготовке в школе вождения, сдал и практику, получив одно-единственное мелкое замечание за то, что замешкался, обгоняя на дороге лошадь. Инструктор заявил, что я прирожденный водитель.