Семейная педагогика. Воспитание ребенка в любви, свободе и творчестве - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Азаров cтр.№ 24

Его педагогика всечеловечна, народна и государственна в лучшем смысле этого слова. Это даже не педагогика. Это пророчествование того, как выйти из социального кризиса, в котором оказалось Отечество. Здесь мы имеем дело не с частностями педагогических решений, хотя и они не отрицаются, а с глобальными механизмами переустройства и обустройства общества, с преодолением социальных кошмаров, как бы они ни именовались, – тоталитаризмом или демократической диктатурой, национал-патриотизмом или коммунизмом.

Мы имеем дело с инструментарием и системой обновления нравственных устоев семьи, культуры, образования. Его ясновидение, лишенное шаманства и кликушества, как луч света, пронизывает детство, материнство, отцовство, освещает путь в будущее, где горит звезда надежды и веры, где упование на истинное возрождение реально и самобытно.

Он предельно ясен, хотя входит в самые дальние пределы сложных психологических образований. Он рационален, несмотря на то что затрагивает глубинные иррациональные пласты подсознания. Он прост, но его простота таит в себе космические сплетения самых высших человеческих ценностей.

Он многомерен в слове, полифоничен в культуре, избегает парадоксальности или афористической завершенности, к чему так стремился Бердяев; ему чужда академическая ограниченность Мережковского или бунтарская тоска Льва Толстого. Он противник тайновидческих ходов а-ля Блаватская, Рудольф Штайнер или Кришнамурти. Он вселенский и вместе с тем национальный. По матери чистый немец, по отцу русский, он против шовинизма, против бездумного перенесения на русскую почву чужеродных систем, в том числе германизма или американизма. Он художествен, его учение не взять силами логики. Он схож с Достоевским, с Вл. Соловьевым. Его учение сродни искусству, которое познается силами души, вчувствования, эмпатии, катарсиса. Читая Ильина, вспоминаешь «Подростка» Достоевского: «Воспитание определяет и характер государства, и характер преступлений в нем, и характер добродетелей».

Ильин настаивает на иной формуле, всеобъемлющей: «Мир не только строится в детской, но и разрушается из нее; здесь прокладываются не только пути спасения, но и пути погибели».

Философ называет семью лабораторией человеческих судеб. И снова поражает неординарным подходом: эта семейная лаборатория возникает «от природы, на иррациональных путях инстинкта, традиции и нужды».

Люди живут, ходят друг к другу в гости, лгут, изворачиваются, радуются чужим потерям, удовлетворяют свои потребности, «изживают свои склонности и страсти» – и все это воспитывает, творит новое поколение. Он подчеркивает, что благороднейшее из искусств – искусство воспитания детей – почти всегда «недооценивается и продешевляется». Вместо того чтобы открывать им путь к любви и внутренней свободе, мы наносим им неизлечимые раны, уродуем их души – создаем мир по своему подобию, лукавый и коварный, жадный и мстительный.

Он предсказывал: придет час, и дети будут свидетелями того, как рухнет казарменный социализм, как на его обломках будут состязаться анархия и деспотия, как «демократическая» клановая диктатура будет создавать свою демократическую инквизицию, ибо демократия в России хочет строить все на сговоре, эта демократия соберет вокруг себя жаждущих власти, господства, командования. Это будут люди инстинктивно разнузданные, душевно ожесточившиеся и духовно омертвевшие, ибо они все из прошлого, из эпохи коммунизма, где все были рабами, и дети будут всматриваться в отцов и матерей и долго еще будут осваивать в своих душах и в своих деяниях то худшее, что вобрали в себя, постигая инстинктом души саму эссенцию предшествующего поколения.

У новых бесов нет времени на воспитание детей. Им некогда остановиться, прорефлексировать, сосредоточиться на своих вчувствованиях – они в вечном стремлении удовлетворить жажду власти, крови, насилия. Они становятся беспомощными перед детской чистотой, перед детскими глазами, в которых застыли щемящие вопросы: «Чему вы хотите меня научить? Посмотрите, насколько вы отвратительны, – неужто и я должен стать таким?» И отмахнется от своего дитяти взрослый усталый человек: «Не до тебя, сыночек, иди-ка погуляй лучше», – это в лучшем случае, а в худшем, но может быть, и не совсем худшем, а правдивом, замечательном, скажет горячо или с обидой: «Нет правды на земле, но нет ее и выше!» Блеснут бесы страшным оком, обдадут жаром детскую душу – и уйдет ребенок к своим сверстникам, таким же необласканным и неприютным! Когда начинает черстветь сердце ребенка? Когда из красивой девочки вырастает жадная торговка, злая мстительная мегера? Когда из наших прекрасных юношей вылезает какое-нибудь кувшинное рыло карьериста или подхалима?

История показывает, что все великие крушения и даже «исчезновения народов возникают из духовно-религиозных кризисов, которые выражаются прежде всего в разложении семьи», в разрушении родственности.

Слышу голоса родителей и педагогов: «Зачем же так?!» Сегодня говорят о мировоззренческом вакууме, о том, что поколение растет вялым и беспринципным, бесчестным и циничным. И. А. Ильин по этому поводу предостерегал: станут создаваться эпохи, где безответственность родителей будет расти из поколения в поколение. «Это как раз в те эпохи, – настаивает философ, – когда духовное начало начинает колебаться в душах, слабеть и как бы исчезать; это эпохи крепнущего безбожия и приверженности к материальному, эпохи бессовестности, бесчестия, карьеризма и цинизма. В такие эпохи священное естество семьи не находит себе больше признания и почета в человеческих сердцах; им не дорожат, его не берегут…» Тогда между родителями и детьми вырастет пропасть, отец и мать перестают понимать своих детей, а дети начнут жаловаться на абсолютную отчужденность, и уже много лет спустя дети воспроизведут в своих семьях эту отчужденность: новая эпоха, как бы ее ни обновляли и ни подкрашивали, оборачивается новым оскудением, новым заболеванием. Этот кризис подрывает семью, общество, государство.

История показывает, что все великие крушения и даже «исчезновения народов возникают из духовно-религиозных кризисов, которые выражаются прежде всего в разложении семьи», в разрушении родственности.

Перефразируя Августина Блаженного, можно сказать, что семья есть христианка по своей природе, в семье человек учится любить, из любви и от любви страдать, терпеть и жертвовать, забывать о себе и служить тем, кто ему ближе всего и милее всего. Так характеризует Ильин христианскую любовь в семье. Семья – естественная школа любви, школа творческого самопожертвования, социальных чувств и альтруистического образа мыслей.

Семья, по Ильину, призвана поддерживать и передавать из поколения в поколение некую духовно-религиозную традицию. Из этой национальной, отечественной традиции возникает и утверждается культура священного очага – культура народа с ее благоговейным почитанием предков, с «ее идеей священной межи, огораживающей могилы предков», с ее национальными обрядами и обычаями.

Семья – естественная школа любви, школа творческого самопожертвования, социальных чувств и альтруистического образа мыслей.