Вторая мировая война. Ад на земле - читать онлайн книгу. Автор: Макс Хейстингс cтр.№ 59

В декабре наступили тридцатиградусные морозы. Тысячи и десятки тысяч ленинградцев умирали от голода. Хлебный паек сократился до 125 г. Кто-то все еще продолжал по инерции работать. Пятидесятилетний энтомолог Аксель Рейхардт писал свой главный труд «Фауна Советского Союза» вплоть до того дня, когда его нашли мертвым на матрасе в рабочем кабинете. Саша Абрамов, актер Театра музыкальной комедии, умер в антракте в костюме одного из мушкетеров Дюма. Его коллеги от слабости с трудом передвигались по сцене. Елена Скрябина писала: «Люди так ослабли от голода, что сделались равнодушны к смерти, они умирают, словно проваливаясь в сон. Те полуживые, кто еще не умер, не замечают покойников»19.

Застывшие трупы валялись на улицах, дожидаясь, пока их отвезут на санках и сбросят в воронку от снаряда. Немецкая разведка, с извращенным любопытством следившая за агонией обреченного города, подсчитывала: за три месяца умерло не менее 200 000 человек.

Однако имелась в городе и элита, которую эти страдания не затронули. Жукова отозвали в Москву, когда стало ясно, что битва не состоится, а Ленинград остался в руках партийных бюрократов, которые продолжали отменно питаться и во время блокады.

Поразительная черта этой русской войны: привилегии и коррупция сохранялись даже тогда, когда вокруг миллионы сограждан умирали. Часть функционеров эвакуировали самолетами, вывезли по воздуху и самого знаменитого ленинградца, композитора Дмитрия Шостаковича. Уже в эвакуации он завершил Седьмую симфонию, посвященную страданиям и стойкости ленинградцев. Остававшиеся в Ленинграде советские чиновники не нуждались ни в хлебе, ни в сахаре и ежедневно получали котлеты и другую готовую пищу в столовой Смольного института, совмещенной с закрытым обогреваемым кинозалом. О бесстыдных злоупотреблениях партийцев ходили легенды. Анонимный агитатор, именовавший себя Мятежник, разбрасывал на улицах листовки: «Граждане! Долой власть, которая нас заставляет умирать с голода!»; «Нас обворовывают подлецы, заставляя умирать с голода»; «Граждане, идите в райкомы, требуйте хлеба. Долой вождей». НКВД усердно разыскивал «бунтовщика» и в декабре 1942 г. выбил признание у пятидесятилетнего рабочего Сергея Лужкова, и тот был приговорен к расстрелу [11] .

Под конец 1941 г. озеро Ладога замерзло, и у города появилась более устойчивая связь с внешним миром: усилиями 30 000 гражданских было выстроено шестиполосное ледяное шоссе. Вскоре 4000 грузовиков устремились по этой Дороге жизни, но опять же из 700 тонн провианта в день лишь малая доля попадала в руки рядовых граждан. По распоряжению Сталина вновь была предпринята попытка прорвать немецкое оцепление – и вновь неудача и огромные людские потери. Николай Никулин, в ту пору радиооператор на располагавшемся к востоку от города Волховском фронте, писал: «Только теперь я узнал, что такое война… В одну сравнительно тихую ночь я сидел в заснеженной яме, не в силах заснуть от холода. Чесал завшивевшие бока и плакал от тоски и слабости… Под утро стал рыскать по пустым немецким землянкам, нашел мерзлую, как камень, картошку, развел костер, сварил в каске варево и, набив брюхо, почувствовал уверенность в себе. С этих пор началось мое перерождение. Появились защитные реакции, появилась энергия… Я стал добывать жратву… Однажды миной убило проезжавшую мимо лошадь. Через двадцать минут от нее осталась лишь грива и внутренности, так как умельцы вроде меня моментально разрезали мясо на куски. Возница даже не успел прийти в себя, так и остался сидеть в санях с вожжами в руке»20. При попытке освободить Ленинград полегло 20 советских дивизий, а единственным успехом стал захват 9 декабря железнодорожного узла Тихвин к северо-востоку от Ленинграда, что позволило доставлять припасы до станции на окраине города.

Голод свирепствовал. 13 января, отстояв многочасовую очередь на снегу, Елена Кочина получила свой жалкий паек, и тут же стоявший за ней мужчина выхватил хлеб, сунул себе в рот и попытался проглотить. В слепой ярости женщина бросилась на человека, отнявшего еду у ее детей: «Он рухнул наземь. Я сверху. Лежа на спине, он пытался целиком запихнуть кусок себе в рот. Одной рукой я ухватила его за нос, свернула его набок. Другой я старалась вырвать у него изо рта хлеб. Мужчина сопротивлялся, но очень слабо. Наконец мне удалось отобрать все, что он не успел проглотить. Люди молча наблюдали за нашей борьбой»21.

У Лидии Охапкиной украли карточки. Это несчастье угрожало ее маленькой семье смертью, ведь только крошечный паек отделял жизнь от небытия. В ту ночь, впервые в жизни, женщина встала на колени и обратилась с молитвой к Богу, отмененному сталинским режимом: «Господи, смилуйся над моими невинными детьми!» На следующее утро в дверь постучали. Явился незнакомый Лидии солдат и доставил посылку от ее мужа, который сражался в нескольких сотнях километров от нее: килограмм манки, килограмм риса и две упаковки печенья. И это спасло Лидию и ее детей22. Другим ленинградцам повезло меньше. В первые десять дней января НКВД зарегистрировал 42 случая каннибализма: находили тела с отсеченными грудями и бедрами. Хуже того: ослабевших стали убивать не ради обесценившейся собственности, но чтобы съесть. 4 февраля, человек, заглянувший по делу в городской штаб, видел там с дюжину женщин, арестованных за людоедство. Ни одна из них не раскаивалась в своем преступлении. Одна изнуренная, отчаявшаяся женщина призналась: когда ее муж изнемог от голода и усталости, она отрубила ему ногу, чтобы питаться самой и кормить детей. Арестованные плакали, понимая, что их казнят23.

Февраль оказался еще тяжелее, чем предыдущие месяцы: ежедневно умирало 20 000 человек, ослабевшее население косила дизентерия. К колонкам с водой выстраивались очереди, повсюду вспыхивали пожары, и нечем было их гасить. Театр музыкальной комедии закрылся, в городе кончились гробы. Те, у кого еще оставались силы читать, взялись за «Войну и мир» – единственную книгу, хоть как-то передававшую их положение. Чтобы выжить, требовались не только твердая воля, но и жесткий режим: заставить себя мыться, есть с тарелок и даже продолжать ученые занятия. Рассматривалась возможность вывозить жителей на грузовиках, возвращавшихся порожняком по Ладожскому озеру. Скольких-то матерей с детьми таким путем вывезли, и многие погибли в дороге, но от полномасштабной эвакуации Сталин отказывался по соображениям престижа. Страдания Ленинграда следовало обратить в пример стойкости – стойкости, которую лишь тираны способны требовать от своих подданных. И, вероятно, лишь русские способны на такую стойкость.

Англичане и американцы все еще опасались, что 1942 г. станет годом окончательного поражения Советского Союза: потери и неудачи армии вторжения были пока не столь очевидны. Однако зимой 1941/42 г. два миллиона немецких солдат, использовавших вместо теплого белья газеты и солому под летние мундиры, оказались не в лучшем положении, чем их противник. Ханс-Юрген Хартман писал из Харькова: «Я часто пытался себе представить, каким будет это Рождество, и всегда выбрасывал из этой картины войну или по крайней мере сдвигал ее куда-то подальше. Я перебирал заветные слова: “Рождество, родина, радость, надежда”. Эти слова, искренние, сердечные, кажутся мне теперь такими странными, хотя и драгоценными. Они пробуждают в душе нечто вечное, прекрасное, но в условиях Восточного фронта в это уже с трудом верится. Какой жестокой сделалась эта война! Тотальная война против женщин, детей и стариков – вот в чем величайший ужас»24.