Вторая мировая война. Ад на земле - читать онлайн книгу. Автор: Макс Хейстингс cтр.№ 58

На протяжении ряда недель советская сторона никак не могла понять, что немцы не собираются ни предпринимать широкомасштабное нападение на Ленинград, ни добиваться капитуляции города. Жуков заметно укрепил свою репутацию в глазах Сталина в качестве спасителя осажденного города, но город-то и не подвергался угрозе захвата. Немецкие штабные в Берлине обсуждали даже фантастическую идею: в качестве жеста великодушия предложить Штатам забрать все 2,5 млн жителей града Петрова к себе. Но Гитлер предпочел уморить их голодом. Профессор Эрнст Цигельмайер из Мюнхенского института питания, один из немалого числа ученых, дьявольски добросовестно консультировавших нацистов, дал практический совет. По его мнению, в решительном сражении необходимости не предвиделось: Советы не смогут обеспечить осажденным более 250 г хлеба в день, а этого слишком мало для длительного поддержания жизни. «Нет смысла жертвовать нашими солдатами. Ленинградцы все равно вымрут. Главное – не пропускать ни единой души через линию фронта. Чем больше их останется в городе, тем скорее они вымрут, и тогда мы войдем в город, не заплатив за это жизнью ни единого немецкого солдата»11.

Гитлер объявил: Петербург – «ядовитое гнездо, откуда издавна разливается по Балтике азиатская зараза» – исчезнет с лица земли. «Город отрезан. Нам остается лишь обстреливать и бомбардировать его, уничтожить источники воды и электричества и лишить населения всего, что необходимо для выживания». Первый массированный воздушный налет уничтожил стоявшие у воды Бадаевские склады, где находились основные резервы провианта. Пожар бушевал несколько дней, по улице текли реки расплавленного сахара. Вскоре горожане догадались, какая участь их ждет. Ленинградка Елена Скрябина писала в дневнике: «Близится величайший ужас. Все одержимы одной мыслью: раздобыть что-нибудь съестное, чтобы не умереть с голоду. Вернулись первобытные времена. Жизнь сводится к одному: охоте за пищей»12.

Корреспондент «Правды» Лазарь Бронтман описывал в дневнике, как ленинградцы «варят суп из травы, пекут хлеб из нее. Вещь уже почти стандартная – на рынке лепешки из травы имеют стандартную цену»13. Одна спичка стоила рубль, и многие люди научились зажигать бумагу для растопки солнечными лучами с помощью увеличительного стекла. Приятель Бронтмана оказался, вероятно, единственным в Ленинграде человеком, сумевшим сберечь своего пса. Основным видом транспорта сделались велосипеды. Поскольку воду теперь брали из колонок, женщины там же, на улице, стирали белье, а мимо проезжала военная техника. Каждый клочок свободной земли засеивали рассадой, ставили табличку с именем владельца. Катастрофически не хватало топлива: блокада сомкнулась прежде, чем жители успели совершить традиционный осенний выход в лес за дровами.

Немецкие танки отправились на юг для участия в других сражениях. Осаждавшие, отнюдь не столь многочисленные, как защитники города, укрылись на зиму в бункерах, огородились пулеметными установками. На противника и на решавшихся бежать горожан обрушивался испепеляющий огонь артиллерии и пулеметов. Капитан Василий Хорошавин, тридцатишестилетний командир батареи, 25 октября писал жене: «Получил от вас письмо и открытку. Как рад этому, не опишешь. Вот уже шестые сутки сижу в подвале каменной кузницы, куда можно только заползти. Сидишь, работаешь, руководишь огнем, а возле тебя рвутся мины, снаряды, земля постоянно содрогается. Нет возможности выйти за водой. Горячий чай для нас пребольшое удовольствие. Вчера между мной и разведчиком разорвалась мина. Шинель завернуло, на ней несколько дырок, а меня не задело, только противогазом стукнуло по голове…»14 Три месяца спустя судьба не пощадила Хорошавина, и очередной снаряд убил его.

«Все солдаты на фронте выглядят как призраки, истощенные голодом и холодом, – писал один из этих солдат Степан Кузнецов. – Они в лохмотьях, грязные и очень, очень голодные»15. С этого момента Ленинградская битва превращается в сражение мирных жителей города за жизнь – и многие это сражение проиграли. Немецкая артиллерия обстреливала город ежедневно, выбирая часы, когда наиболее вероятно появление людей на улицах, – с 08:00 до 09:00, с 11:00 до 12:00, с 17:00 до 18:00, с 20:00 до 21:00. Дневной паек хлеба упал ниже того минимума, который профессор Цигельмайер считал необходимым для выживания. Чтобы обеспечить этот рацион, требовалось ежедневно доставлять через Ладожское озеро в город 100 тонн провианта, а с этой задачей не всегда удавалось справиться: например, 30 ноября в город попала только 61 тонна продуктов. Хлеб пекли из отсыревшего зерна, спасенного с затонувшего в гавани корабля, пекли из жмыха, из целлюлозы, пыли, вытряхнутой из мешков и сметенной на полу, из конских каштанов. В октябре и ноябре положение с каждым днем ухудшалось. Немецкие самолеты и пушки бомбили улицы, школы, официальные здания, больницы. Жители голодали, они варили обои, пытаясь извлечь из них крахмал, варили и жевали кожу. Распространялась цинга, для борьбы с ней из хвои изготовлялся экстракт, содержащий витамин С. Деньги утратили смысл, теперь воровали хлебные карточки. С городских площадей исчезли голуби: их ловили и ели, ели ворон и чаек, крыс и домашних животных. Старый профессор академии искусств Ян Шабловский вызвал к себе лучшую ученицу, восемнадцатилетнюю Елену Мартиллу. «Лена, – сказал он ей, – тут дела плохи. Я не надеюсь остаться в живых. Но кто-то должен запечатлеть происходящее. Ты портретист, так рисуй же портреты ленинградцев в блокаду, честные картины, покажи, как они страдали в этом безнадежном положении. Нужно сохранить это для потомства. Будущие поколения должны быть предупреждены об ужасах войны»16.

И Елена Мартилла бродила по улицам, торопливо (подгоняли холод и голод) набрасывая карандашом лица – вытянутые, со впалыми щеками, изнуренные, изуродованные такими лишениями, которые ни одна европейская страна не переносила в ХХ в. в подобном объеме. Елена заметила, что многие взрослые в этой ситуации закрываются, становятся безучастными, уходят в себя, движутся, словно лунатики. А дети, наоборот, были неестественно возбуждены: маленький мальчик развлекал своих перепуганных спутников в бомбоубежище, весело и задорно комментируя действия немецких бомбардировщиков. Елена писала: «Этот мальчик будто состарился за пятьдесят дней на столько же лет; его лицо казалось таким дряхлым, и я видела, что это неестественно быстрое одряхление лишило его детской невинности. Ужасно было наблюдать, как природная детская любознательность подчиняется чудовищным механизмам войны. Я внимательнее всмотрелась в его лицо и увидела пугающий опыт. Это меня потрясло: маленький мальчик казался мудрым, все повидавшим стариком. Посреди нашей агонии рождалось – на краткий миг – нечто незаурядное»17.

Ленинградцы, оставшись без света, тепла и работы, пытались как-то перезимовать среди снега и руин. Их жизнь, все физиологические процессы замедлились и звучали как музыка на старой, заезженной пластинке. В доме Светланы Магаевой старуха по имени Камилла быстро угасала, хотя соседи топили мебелью ее буржуйку, стараясь поддержать уходящую жизнь. Однажды утром старуха внезапно поднялась с постели и принялась лихорадочно обыскивать все шкафы и каждую щель в поисках пищи. Ничего не найдя, она стала вынимать из буфета тарелки и блюдца и швырять их об пол. Затем она опустилась на четвереньки и осмотрела осколки – не прилипла ли где крошка хлеба. Вскоре Камилла умерла18.