Фламандская доска - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 24

Когда Сесар закончил свой монолог, Муньос довольно долго молчал.

— А это забавно, — наконец проговорил он, чуть сузив глаза в некоем подобии улыбки, которая, однако, так и не отразилась на губах. — Пожалуй, вы точно все выразили — точнее некуда. Но мне никогда не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь произносил это вслух.

— Что ж, я рад, если оказался первым. — Сесар сопроводил свои слова легким смешком, за который Хулия наградила его неодобрительным взглядом.

Шахматист, казалось, утратил некоторую часть своей уверенности и даже немного растерялся.

— Что, вы тоже играете в шахматы?

Сесар коротко рассмеялся. Сегодня он невыносимо театрален, подумала Хулия, как, впрочем, всегда, когда находится подходящая публика.

— Я знаю, как ходит та или иная фигура, но и только-то. А это известно практически всем. Однако дело в том, что у меня эта игра не вызывает никаких эмоций… — Его взгляд, устремленный на Муньоса, стал неожиданно серьезным. — Я, мой многоуважаемый друг, играю в другую игру. Она называется «ежедневная борьба за то, чтобы уклониться от шахов и матов, которые жизнь устраивает нам на каждом шагу». А это уже немало. — Он сделал неторопливый, изящный жест рукой, словно охватывающий их обоих. — И так же, как и вам, дорогой мой, да и всем другим, мне приходится прибегать кое к каким небольшим трюкам, которые помогают мне выжить.

Муньос, все еще в нерешительности, взглянул на входную дверь. В неярко освещенном баре он выглядел усталым, от залегших под глазами теней они казались еще более запавшими. Со своими большими ушами, торчащим над воротником худым костистым лицом с крупным носом Муньос походил на неухоженного тощего дворового пса.

— Хорошо, — сказал он. — Пойдемте посмотрим эту картину.

И вот они сидели в студии Хулии, ожидая приговора Муньоса. Вначале шахматист держался скованно и неловко в чужом доме, в обществе красивой молодой женщины, антиквара со странными сексуальными наклонностями и не менее странной картины, стоявшей перед ним на мольберте. Однако, по мере того как нарисованная шахматная партия все больше овладевала его вниманием, скованность и неловкость исчезали. Первые несколько минут он рассматривал фламандскую доску молча, неподвижно, заложив руки за спину: точно так же, вспомнила Хулия, как любопытные, наблюдавшие в клубе имени Капабланки за чужой игрой. Он занят тем же самым, подумала она, и это была правда. Через некоторое время, в течение которого никто из присутствующих не произнес ни слова, Муньос попросил карандаш и лист бумаги и, снова немного поразмыслив, склонился над столом. Он набрасывал схему партии, время от времени поднимая глаза, чтобы взглянуть на расположение фигур.

— Какого века эта картина? — спросил он, не отрываясь от дела. Он уже успел начертить квадрат и провести несколько горизонталей и вертикалей, разделивших его на шестьдесят четыре клетки.

— Конец пятнадцатого, — ответила Хулия. Муньос сдвинул брови.

— Датировка очень важна. В то время правила игры в шахматы уже были почти такими же, как сейчас. Но раньше некоторые фигуры ходили иначе… Например, ферзь мог перемещаться по диагонали только на соседнее поле, а позже начал прыгать через три… А королевская рокировка до средних веков вообще была неизвестна. — Он на миг оторвался от рисунка, чтобы вглядеться внимательнее. — Если эта партия на картине игралась по современным правилам, возможно, нам удастся разобраться в ней. Если нет, будет трудно.

— Дело происходило там, где сейчас находится Бельгия, — пояснил Сесар, — в семидесятых годах пятнадцатого века.

— Тогда, думаю, особых проблем не возникнет. По крайней мере, неразрешимых.

Хулия, встав, подошла к картине, всматриваясь в расположение нарисованных фигур.

— Откуда вы знаете, что последний ход был сделан черными?

— Но это же ясно как день. Достаточно взглянуть на расположение фигур. И на игроков. — Муньос указал на Фердинанда Остенбургского. — Этот, слева, который играет черными и сидит лицом к художнику — или к нам, — более расслаблен, даже несколько рассеян, как будто его внимание обращено не столько на доску, сколько на зрителя… — Муньос указал на Роже Аррасского. — А этот изучает только что сделанный первым ход. Видите, как он сосредоточен? — Он опять склонился над своим чертежом. — Кроме того, есть еще один способ проверить это. В сущности, мы и воспользуемся этим методом. Он называется «ретроспективный анализ».

— Какой анализ?

— Ретроспективный. Он состоит в том, чтобы, исходя из позиции, сложившейся на доске, реконструировать партию в обратном направлении, чтобы выяснить, каким образом сложилась именно данная ситуация… Это нечто вроде игры назад, если так вам более понятно. Принцип индукции: начать с результатов, чтобы докопаться до причин.

— Как у Шерлока Холмса, — заметил Сесар, явно заинтересовавшийся услышанным.

— Да, примерно.

Хулия, обернувшись, недоверчиво смотрела на Муньоса. До этой минуты шахматы были для нее всего лишь игрой, одной из многих, разве что с более сложными правилами, чем, скажем, в домино, и потому требующей больше сосредоточенности и ума. Поэтому ее так поразило отношение Муньоса к фламандской доске. Было совершенно очевидно, что изображенное на ней трехплановое — зеркало, комната, окно — пространство, в котором жило запечатленное Питером ван Гюйсом мгновение и в котором она сама однажды испытала нечто вроде головокружения благодаря оптическому эффекту, созданному талантом художника, Муньосу (который до этого момента не знал почти ничего ни о картине, ни о странных сопутствующих обстоятельствах) хорошо знакомо. Казалось, он чувствует себя в нем как рыба в воде, абстрагируясь от времени и персонажей — вообще от всего, что не имеет отношения к шахматам, — как будто он разом схватил и принял расположение фигур и самым естественным образом вошел в игру. А кроме того, чем больше Муньос погружался в нарисованную партию, тем меньше оставалось в нем скованности, молчаливости и смущения и тем в большей степени он превращался в того бесстрастного, уверенного игрока, каким Хулия впервые увидела его в клубе имени Капабланки. Точно одно присутствие шахматной доски придавало этому угрюмому, малообщительному, внешне безликому человеку уверенность и решительность.

— Вы хотите сказать, что возможно восстановить, до самого начала, эту партию, изображенную на доске?

Муньос слегка пожал плечами — как всегда, бесстрастно и невозмутимо.

— Не знаю, удастся ли до самого начала… Но, думаю, восстановить несколько ходов нам удастся. — Он взглянул на картину так, будто вдруг увидел ее в новом свете, и повернулся к Сесару: — Полагаю, именно на это и рассчитывал художник.

— Вот вы и должны это выяснить, — ответил антиквар. — Узнать, кто съел коня.

— Белого коня, — уточнил Муньос. — Из игры выведен только один конь.

— Элементарно, — отозвался Сесар и добавил с улыбкой: — Дорогой Ватсон.

Шахматист проигнорировал шутку либо не захотел принять ее: чувство юмора явно не входило в число его достоинств. Хулия подошла к дивану и села рядом с антикваром, зачарованная происходящим, как маленькая девочка. Муньос уже закончил чертить диаграмму и теперь положил ее перед ними.