Стена памяти - читать онлайн книгу. Автор: Энтони Дорр cтр.№ 51

Леска медленно описывает около лодки полный круг. Миссис Сабо старается держать удилище вершинкой вверх и одновременно накручивает катушку, по чуть-чуть, дюйм за дюймом выбирая леску. Потом вдруг леска дает слабину, и миссис Сабо начинает крутить рукоять катушки с бешеной скоростью, выбирая леску ярд за ярдом, пока то существо, что затаилось в глубинах, пытается, видимо, чуток передохнуть.

К поверхности идут пузыри. В воде становится виден вертлюг и грузило. С минуту снасть стоит на месте – под самой поверхностью воды, словно дразнит: еще чуть-чуть, и будет видно, кто там на конце поводка, кто так упорно бьется, но тут со звуком, похожим на взрыв петарды, поводок лопается, и вертлюг с грузилом и куском поводка пролетает над нашими головами.

Миссис Сабо валится на спину и чуть не падает за борт лодки. Удочку из рук выпускает. Теряет очки. Бормочет что-то неразборчивое, вроде: гос-поди, господи, господи… По поверхности воды пробегает легкая рябь, ее сразу сносит течением. А потом – все. Тишина и легкий плеск воды о корпус лодки. Опять мы медленно скользим вниз по течению. Бедолага лижет миссис Сабо ладонь. А миссис Сабо, слабо улыбаясь, чуть приобнажает золотые зубы – так, будто существу, зацепившемуся за крючок на ее леске, только что удалось на минутку вернуть ее в нынешнее время, в эту тишину, где, как я чувствую, присутствует и мама – и не важно, что под этим чуждым литовским, только что вставшим солнцем, важно, что нам обеим еще жить и жить десятилетия.

Дедушка З мне, конечно, не верит. Опытный каменотес и довольно известный в Литве художник, он сидит на краю кровати перед тарелкой с недоеденной цветной капустой и сыром пармезан, – локти на ломберном столике, вислые веки, лопнувшие сосудики на щеках. Отсмеявшись, вытирает глаза и говорит, что мне пора бы подумать о школьном платье. Говорит, что это нам, наверное, какой-нибудь жирный карп на крючок попался, или старая шина, или туша утопшей коровы, потому что вероятность поимки осетра примерно такая же, как и поимки динозавра. Да-да, вот представь: тянем-потянем, а на том конце огромный семидесятимиллионолетний трицератопс, весь в тине и мокрых пластиковых пакетах.

На крючке у миссис Сабо был осетр, говорю я.

Ну, был так был, говорит дедушка З. Но глаз на меня не подымает.

Стены Мажейкяйской городской средней школы (средняя школа, кстати, по-литовски будет «выдуриня мокикла» [10] ) сложены из кирпича песочного цвета. Окна все темные. На парковочной площадке какой-то мальчишка упорно зашвыривает теннисный мяч на крышу, ждет, когда мяч скатится обратно, ловит его и повторяет это раз за разом.

На вид школа как школа, говорю я.

На вид очень даже неплохая, говорит дедушка З.

Начинается дождь. Дед говорит: что ты нервничаешь, а я ему: ну почему ты мне не веришь насчет той рыбы? Бросив на меня взгляд, он переводит его опять на парковочную площадку, опускает стекло окошка и ладонью принимается стирать дождевые капли с лобового стекла.

Осетры в реке есть. По меньшей мере один. Один – это уж как минимум.

Да вымерли они, Элли! – сердится дед. Ты только сердце себе надрываешь этой своей рыбалкой. Этим ты только хуже делаешь свое одиночество.

А ты, дедушка, значит, не веришь в то, чего не можешь увидеть, я правильно понимаю? В существование души ты ведь тоже не веришь! На каждом своем надгробии изображаешь крест, а сам думаешь, что после смерти с нами не происходит ничего, кроме превращения в пыль и грязь.

Какое-то время мы наблюдаем за пацаном, который швыряет и ловит теннисный мяч. Ни разу он его не упускает. Дедушка З говорит: я же бывать в Канзас. Летать на самолете. Видеть облака сверху. И никаких там людей нет. Ни ворот, ни Иисуса никакого. Говоришь, твои мама и папа на небе? Сидят на облаках? Ты правда так думаешь?

Я оглядываюсь на Бедолагу, свернувшегося на полке под задним стеклом, рябым от дождевых капель. Может быть, говорю я. Может быть, я и правда представляю себе это именно таким образом.

У меня появляются подружки – девочка по имени Лайма и еще одна, ее зовут Аста. Они тоже смотрят передачу «Знакомство с поварешкой». У них родители не умерли. Мамы часто орут на них за то, что они бреют ноги; ругаются – типа: не грызи ногти, Лайма, или: как ты можешь ходить в такой короткой юбке, Аста!

Ночами я лежу на кровати в комнате с голыми стенами, на которых все время трескается штукатурка, и с окном, на котором нет штор, слушаю, как тарахтит кислородная машина миссис Сабо, и наблюдаю за звездами – как они мало-помалу незаметно ползут поперек окна. Перечитываю биографию Эмили Дикинсон, и меня поражает ее фраза: «Жизнь исполняет меня такого страха, что он почти не оставляет времени ни на что другое». Вот, люди до сих пор помнят, что говорила когда-то Эмили Дикинсон, а попытайся я припомнить хоть одну фразу, сказанную мамой или папой, у меня ничего не выйдет. А ведь они мне, наверное, говорили миллион всяких фраз, прежде чем умерли, но сейчас у меня остались, похоже, одни молитвы и всякие клише. Стоит закрыть глаза, и я могу увидеть маму и папу в церкви – маму с маленьким бордовым молитвенником в руках, а на папе его любимый яхтсменский поясок и мягкие мокасины с резинками вдоль подъема ноги. Вот он наклоняется, чтобы шепнуть что-то на ухо мне, маленькой девочке, стоящей рядом с ним. Открывает рот, а что говорит, не слышно.

Береговой ивняк вдоль реки постепенно желтеет. Учительница истории везет нас в Вильнюс на экскурсию в музей КГБ. В КГБ, оказывается, умудрялись набивать по пять или шесть заключенных в помещение размером с телефонную будку. А еще у них были камеры, где заключенных вынуждали по много суток кряду стоять, получая в день один глоток воды и не имея возможности ни сесть, ни лечь. А еще мы там узнали, что у смирительной рубашки рукава длиной по четыре-пять метров, вы можете себе представить? Это чтобы завязывать их у тебя за спиной.

Однажды поздним вечером смотрим это мы с миссис Сабо передачу про какое-то племя в Южной Америке. На экране голый старик жарит над костром картофелину на палке. Потом появляется молодой парнишка в вельветовом костюмчике и на мопеде. Молодой парнишка, как объясняет нам ведущая, это внук того старика. Никто уже не хочет следовать старым племенным традициям, говорит ведущая. Старики по-прежнему с хмурым видом рассаживаются на корточках вокруг костра, а молодежь уезжает на автобусах в города и слушает кассетные магнитофоны. Никто из молодежи не хочет даже говорить на родном языке, утверждает ведущая, поэтому маленьких детей ему уже не обучают. Зачем? В деревне когда-то было сто пятьдесят жителей. Осталось шесть, остальные уехали и говорят по-испански.

В конце передачи ведущая сообщает, что в родном языке этого племени было слово, значившее «стоять под дождем, глядя в спину уходящему любимому». А другое слово их языка означало «охотник, который бьет дичь стрелой неумело, вынуждая животное страдать больше, чем необходимо». На их родном языке назвать человека этим словом хуже любого оскорбления, какое только можно вообразить.