Записки бостонского таксиста - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Бухин cтр.№ 65

Григорий Самойлович вернулся из Парижа, лёг в больницу, и когда они встретились, то, рассказывая о картинных галереях, проспекты которых он привёз и планировал показать, об удобстве расположения парижской квартиры, опять обещал дать телефон владельца. Григорий Самойлович назвал вполне умеренную цену, которую брал этот человек за месяц проживания в такой прекрасной квартире. Пётр Сергеевич несколько раз звонил Григорию Самойловичу, но тот или торопился куда-то, или хлопоты по дому его отвлекали, а телефон нужно было разыскивать и потому откладывал это дело на другой день.

Когда Григорий Самойлович тяжело заболел и опять попал в больницу, Пётр Сергеевич узнал об этом не сразу, а когда узнал, то собрался проведать его. Он ожидал в приёмном покое, когда врач закончит обход больных и ему разрешат пройти к Григорию Самойловичу. Палата представляла собой большую комнату, которая была разделена поперечной перегородкой. Среднюю часть перегородки вырезали и в центре комнаты образовалось большое пространство откуда можно было наблюдать за больными, лежащими в каждом отсеке. Отсеков было четыре и Пётр Сергеевич поначалу растерялся, не зная куда идти, но медсестра подсказала ему.

Отсек Григория Самойловича примыкал к окну. Больной как будто спал. Пётр Сергеевич взял стул, поставил его где-то у ног Григория Самойловича и посмотрел на него. Солнце заглядывало в окно и, казалось, длинными пальцами своих лучей отбросило край лёгкого одеяла, обнажив вздувшийся живот. Пётр Сергеевич сидел тихонько, стараясь не глядеть на страшный живот, а Григорий Самойлович вдруг открыл глаза и, видимо, узнал его.

— Здравствуйте, — сказал Пётр Сергеевич.

Больной, чуть повернув голову в его сторону, тихо ответил:

— Добрый день. Как ваше здоровье и мировозрение?

Но потом, не дослушав ответ, опять закрыл глаза и ушёл от Петра Сергеевича в другой, видимый только ему мир. А Пётр Сергеевич стал думать, что жизнь такая короткая, а относимся мы друг к другу неприветливо и в конечном итоге страдаем от своих дурных поступков, хотя не всегда осознаём это.

Григорий Самойлович неожиданно вернулся из невидимого мира, ощупал взглядом лицо Петра Сергеевича, словно не сразу сообразив кто сидит перед ним, и сказал такую фразу:

— Мы сами — орудие Бога…

Пётр Сергеевич не сразу понял и наклонился ближе, чтобы лучше слышать, а больной досказал:

— … когда Он наказывает нас.

И это были последние слова, которые Пётр Сергеевич услыхал от больного.

Вернулся он домой в плохом настроении. Не стал вступать в обычные пререкания с Софьей Антоновной, когда она сделала ему замечание, покрутился какое-то время и рано лёг спать. Спал он плохо, беспокойно, а под утро ему приснился сон. Будто сидят они с Григорием Самойловичем за столом и собираются играть в шахматы. Пётр Сергеевич взял себе белые фигуры, и Григорий Самойлович не возражал. Стал он расставлять первый ряд фигур и увидел, что шахматы какие-то странные: на доске в ряду не восемь клеток, а четырнадцать. Он обратил внимание Григория Самойловича на это, но тот ничего не ответил. Пётр Сергеевич почти закончил расставлять первый ряд, как вдруг заметил, что среди белых фигур затесались две чёрные пешки. — «Зачем вы мне их подложили?» — спросил он Григория Самойловича, возвращая пешки. Но тот только неопределённо повёл плечами. Пётр Сергеевич начал расставлять второй ряд, когда опять заметил среди своих фигур две чёрные пешки. Он вторично вернул их Григорию Самойловичу и тут проснулся.

После беспокойного сна Пётр Сергеевич чувствовал себя несвежим. Он прошёл на кухню и стал плескать себе в лицо пригоршни холодной воды, когда вдруг увидел, как снаружи на оконном стекле распластался большой комар. Крылья комара были сложены, два небольших усика шевелились. Пётр Сергеевич посмотрел на голову-грибок, и ему стало неприятно, хотя двойное стекло отделяло его от насекомого.

— Зачем он здесь? — подумал Пётр Сергеевич, и в это время раздался телефонный звонок. На табло чётко высветилась фамилия Адама Карловича.

— Петя, сегодня на рассвете Григорий Самойлович умер, — сказал Адам Карлович, и на этом разговор прервался. Пётр Сергеевич машинально положил трубку, постоял немного и вдруг подумал: «А телефон владельца парижской квартиры он мне так и не дал».

Рассказ пассажира, которого я вёз из бостонского аэропорта

— До Линна довезёшь?

Я только что высадил очередного пассажира в бостонском аэропорту и подумывал куда бы заехать перехватить немного, когда он меня окликнул.

— Удобно, — подумал я, — можно будет домой заскочить и спокойно поесть в своё удовольствие.

— Сколько возьмёшь? — продолжал допытываться он.

— Садись! Договоримся.

Я оглядел его: невысокий, подтянутый. — «По утрам, наверно, раз пятьдесят приседает под музыку Шуберта», — подумал я. Вещей у него было немного: на плече висела красно-голубая спортивная сумка, а в руке — другая, побольше.

По дороге говорили о том, о сём. Это у меня профессиональное. Водитель должен быть приветлив. Некоторые потом берут телефон, и, когда надо, сами звонят или друзьям рекомендуют. А с другой стороны целый день ездить молчком скучно. Пассажир этот оказался писателем, вроде бы даже лауреатом какой-то премии. Впечатлений в поездке набрался много, вот и выкладывал их мне. Когда подъехали к его дому, писатель сказал: «Зайдём ко мне. За бутылкой доскажу тебе свою историю». Ну я, конечно, отказываться не стал. Потом эту историю напечатали в газете «Голос общественности Нью-Йорка».

— Незабвенные писатели Ильф и Петров как-то сказали и даже написали: «Без паблисити нет просперити». Приблизительно это можно перевести так: «Реклама — двигатель торговли». Поэтому я зачитаю короткую выписку из моей литературной трудовой книжки…

Докладчик остановился, набрал в лёгкие свежий запас воздуха и сообщил собравшейся интеллигентной публике, что родился он в Киеве, состоит членом «Клуба русских писателей» в Нью-Йорке, а публикуется в трёх странах — в России, США и Украине. Тут же докладчик перечислил наименования журналов и газет, в которых были опубликованы его стихотворные и прозаические опусы. Общая цифра была внушительна, что произвело некоторое впечатление даже на скептиков из публики.

Затем докладчик сделал многозначительную паузу и сказал, что к информации, которая была сообщена, он хочет добавить небольшую, но важную деталь. Публика с интересом ожидала что будет дальше, а докладчик рассказал следующее:

— Родился я, как было сказано, в Киеве и жизнь прожил в большом доме, построенном на рубеже 19 и 20 веков. Дом стоял на пересечении двух улиц. Одна была названа в честь знаменитого царского премьер-министра Столыпина, а другая называлась Сретенской, потому что на ней находилось архитектурное чудо — церковь Сретенья Господня. Как известно, судьба царского министра была печальна — его застрелили в Киевском оперном театре, как обычно, при невыясненных до конца обстоятельствах. С церковью Сретенья Господня случилась другая история. Уже при советской власти она имела несчастье обновиться, и тысячи паломников со всех концов России стекались, чтобы поклониться чудотворным иконам. Товарищи большевики создали собственную религию, конкурентов не терпели и церковь была взорвана; а улицы переименовали и назвали в честь знаменитых советских лётчиков. Улица Столыпина стала улицей имени Чкалова, а Сретенская — имени Полины Осипенко. Может кто помнит, до войны был известный женский экипаж — Полина Осипенко, Гризодубова и Раскова.