Родиться среди мертвых. Русский роман с английского - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Керк cтр.№ 31

— Ваше превосходительство, — послышался голос Петрова, — пора начать наши визиты. Уже десять часов.

— Нам тоже пора идти, — сказал священник. — Мы пришли к вам первым, потому что ваш дом самый дальний…

Послышались шаги, слова прощания, и стало тихо.

Я подумал о Тамаре и в тот же момент услышал ее шаги на лестнице. Она вошла с полной тарелкой и бутылкой вина.

— Ричард, — сказала она, — как жаль, что вы должны оставаться здесь в самый радостный день в году.

Мое имя, сказанное ею в первый раз, было для меня, как благословение. Я поцеловал ее руку.

— Ой, — сказала она, — ваша лампадка погасла.

Она ушла и через минуту вернулась с зажженной свечой. Залезая на стул, она чуть не упала. Я держал стул, пока она зажигала лампадку.

— Вы не должны грустить сегодня, — сказала она и тихо села рядом.

Нежность осветила ее лицо, как улыбка. Глаза, которые смотрели на меня, были полны тепла и вызывали знакомое желание, но я не двигался, боясь все испортить.

— Вы не один, — сказала она так тихо, что я не был уверен в услышанном. — Вы не один в этом мире.

Громкий стук в дверь испугал ее. Кто-то кричал:

— С Рождеством Христовым. Кто-нибудь дома?

— Я должна идти, — прошептала она.

Я обнял ее и задержал на минуту.

— Иногда вы заставляете меня чувствовать себя очень одиноким.

— Но не я виной тому. Это не то, что я хотела сказать.

Она ушла. Я открыл дверь и прислушался. Среди громких мужских голосов ее голос звучал приподнято и слегка неестественно.

Я подумал с горечью, что мужчины будут целовать руку Тамары и говорить двусмысленные слова, которых она даже не поймет. Это была не зависть, а просто желание уберечь ее от пошлости. День клонился к вечеру, и я слышал ее голос все реже и реже среди смеха. Я вышел из комнаты, присел на верхней площадке и заглянул в гостиную. Красные лица улыбались, кивали друг другу, рты поглощали еду и выбрасывали слова, руки протягивались, махали в воздухе. Тамара двигалась среди них, как тень, наполняя стаканы, принося еду, слушая. Мне хотелось, чтобы генерал был там.

Открылась дверь, и вошел еще один мужчина, а с ним два японца. Тамара встала перед ними, как будто преграждая им путь.

— Я привел вам двух друзей, очень хороших друзей, — сказал человек пьяным голосом. — Куроки-сан и Канио-сан. Они говорят на прекрасном русском языке.

Он пропел слово «прекрасном».

— Они хотят увидеть, как русские празднуют Рождество, поэтому я их вожу с собой. И я сказал им: «Генерал Федоров — последний из могикан, вы должны посетить его».

— Генерала нет дома, — сказала Тамара.

— Конечно, его нет на Рождество, но все равно, это его дом, — он повернулся к японцам. — Мадам Базарова, дочь генерала.

Тамара кивнула головой.

— Мы очень хорошие друзья белых русских, — сказал один из них, улыбаясь и из вежливости всасывая воздух сквозь зубы. Несмотря на акцент, он говорил по-русски правильно.

— Куроки-сан был даже в церкви вчера вечером, — сказал тот, кто привел японцев.

— Мы очень интересуемся вашей церковью.

Тамара ничего не ответила.

— Проходите и познакомьтесь со всеми, — человек обошел Тамару и стал знакомить японцев с гостями.

Тамара взглянула вверх, на лестницу. Не думаю, что она могла меня видеть. Затем торопливо подошла к столу, наполнила две рюмки водкой и предложила японцам.

— Спасибо, нет, мы пьем редко, — сказал один, — а сегодня мы уже выпили больше, чем нужно. Большое спасибо.

У меня было дикое желание спуститься вниз и встретиться с ними лицом к лицу. Желание было настолько сильно, что я быстро вернулся в свою комнату и запер за собой дверь. Закрытая дверь приглушила их веселые голоса. Теперь был слышен только гул и иногда громкий смех. Я разделся и лег в постель. Вероятно, я заснул сразу же, потому что я больше ничего не слышал. Позже, когда я проснулся, будто издалека до меня донеслись в темноте звуки гитары и песни. Я открыл дверь и посмотрел вниз. Японцев больше не было. Мужчина моих лет сидел на полу и играл на гитаре, несколько человек вокруг него пели. Тамара сидела на стуле в углу. Я узнал песню. Как большинство русских песен, она была грустная. Они пели о птицах, что на зиму улетают в чужие края, но весною могут вернуться домой, и сравнивали свою жизнь с вечной зимой. Я уже слышал эту песню раньше, и ее сентиментальность всегда коробила меня. Но теперь я почувствовал отклик в душе на эти скорбные слова. Я слушал ее несколько минут, прежде чем вернуться назад в свою комнату.

Я не знаю, сколько часов я спал и в какой момент проснулся.

В полусне я почувствовал, что Тамарино голое тело прижалось ко мне. Секунду я лежал без движения, полагая, что мое подсознание меня обманывает, но когда я дотронулся до ее плеч и спины, ее тело задрожало от невыносимого желания, и мой сон исчез. Я почувствовал ее голодный теплый рот на своих губах и напряженную настойчивость ее рук. Я произнес слова любви. Она не ответила на них, но когда я дотронулся до ее груди, ее тело изогнулось, уступая и требуя. Она вскрикнула, когда я взял ее руки и, держа их над головой, целовал ее лицо и шею.

В тот момент, когда я овладел ею, я почувствовал, как никогда раньше, какое-то всеобъемлющее единение; все различия между нами перестали существовать. Мое страстное желание, так долго не удовлетворяемое, было насыщено, и мне хотелось нежной ласки и слов любви. Тамарина страсть, освобожденная от запрета, была неутолимой. Она не почувствовала моего утомления, и вскоре ее настойчивость разожгла мою страсть. В этот раз я овладел ею без нежности, но с необузданным стремлением причинить ей боль, словно это могло утолить мое мучение.

Наконец она лежала спокойно, ее длинные волосы переплетались с моими пальцами.

Я ждал ее слов. Я хотел разделить с ней недавнее прошлое и вернуться к первым мыслям, к первым чувствам, к внезапному рождению любви в тайниках души. Она лежала в моих объятьях, и я никогда не чувствовал такого полного обладания.

И все же все сомнения, надежды и страхи последних месяцев были свежи в моем сознании, и я хотел стереть их словами.

— Тамара, когда мы танцевали тот раз в Офицерском собрании, помнишь? — это было почти пять лет тому назад, — помнишь, я спросил тебя…

Ее рука закрыла мне рот. Она покачала головой, молча прося меня ничего не говорить.

Мы оставались вместе, пока утренний свет не проник в окно, и она ушла без слов.

Досада из-за моего неопределенного положения и ежедневная скука исчезли в ту ночь, когда впервые Тамара стала моей. Их заменила жизнь, полная резких перемен; дикий экстаз чередовался с депрессией. Много лет я воздерживался от увлечений и никогда не знал такого страстного желания, когда воля парализована одержимостью и не может побороть ее. В момент отчаяния я мечтал о той эмоциональной пустоте, которая в прошлом приносила мне покой, но это было не что иное, как временное сожаление о потерянной невинности.