Разум VS Мозг. Разговор на разных языках - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Бертон cтр.№ 26

Как бы ни взвешивали мы такие свидетельства, мы, как правило, отдаем первенство психологического объяснения групповому поведению – в том смысле, что внешние влияния негативно воздействуют на поведение индивидуума, но, строго говоря, не являются частью его разума. В то же время мы едва ли будем ощущать возможность действия коллективного разума, скорее нами руководит наша биология – чувство единого Я, личной анатомии и агентивности, – заставляющая нас ощущать, что каждый из нас обладает уникальным разумом, отделенным от мыслей других. Оцениваем ли мы степень ответственности нашего гипотетического обвиняемого или боремся с моральной дилеммой: должны ли были что-то делать свидетели, чтобы предотвратить холокост, – мы неизбежно сталкиваемся с проблемой определения, какова степень нашей личной автономии в коллективной среде.

Если разум – это просто понятие, а не физическая сущность, возможно, нам следует начать рассматривать разум в более широком контексте? Сейчас модно говорить о расширении разума при обсуждении использования машин – от сотовых телефонов до суперкомпьютеров – для увеличения наших ментальных способностей. Вопрос в том, следует ли рассматривать внешний жесткий диск в качестве компонента нашего мозга, выглядит скорее вопросом, обращенным к семантике, чем к реальности. Хранение памяти за пределами вашего тела в противоположность хранению в мозге превращает внешний носитель памяти в очевидный компонент системы вашей памяти. Тем не менее такое аппаратное обеспечение выступает скорее дополнительным приспособлением, чем внутренне присущим аспектом разума, так же как трость является вспомогательным приспособлением для ходьбы и не становится частью моторных областей вашего мозга, даже если она станет частью репрезентативной карты вашей руки (как в эксперименте с обезьянкой и граблями).

Мой вопрос более фундаментален. Если наш индивидуальный разум обладает эмерджентными [33] свойствами, основа которых не обнаружена в клетках мозга, возможно ли, что дальнейшие (более высокоуровневые) свойства разума могут возникнуть из коллективных действий индивидуальных разумов? Более конкретно: что, если существует врожденный биологический компонент, включенный в процессы группового поведения, который делает представление об индивидуальном разуме неточным или неполным?

На сегодняшний момент нет ни одной убедительной научной основы, которая позволила бы соединить различные уровни объяснения человеческого поведения

Ключевое положение эволюционной биологии заключается в том, что успешная адаптация с большой вероятностью распространяется на столько видов, на сколько это практично с биологической точки зрения. У нас нет сомнений, что сердце и легкие развились в ходе эволюции как способ обеспечения организма кислородом, и потому мы не удивляемся, что аналогичные циркуляционные системы имеются у большинства представителей царства животных. Подобно этому мы все больше узнаем о групповом поведении у других видов, даже у тех, которые обладают недостаточно развитым нейронным обеспечением для явного интеллекта или не обладают им вовсе – от муравьев, направляющих массовое передвижение, до термитов, строящих сложные сооружения. Если такое поведение является результатом работы биологических систем, присутствующих в группе, но отсутствующих у отдельной особи, и эта адаптивная характеристика – групповое поведение – широко распространена в животном мире, возможно, имеет смысл хотя бы рассмотреть такую возможность для человека?

Мы обычно воспринимаем себя в качестве существ, обладающих индивидуальным разумом, на который окружающая среда накладывает свой отпечаток. От эксперимента с обезьянкой и граблями до иллюзии резиновой руки мы везде можем легко увидеть, как окружающая среда активно изменяет физическую композицию мозга. Но примеры из природы предполагают возможность существования коллективного разума даже в отсутствие индивидуальных разумов. Приведенные ниже рассуждения не являются попыткой поддержать трансцендентальную философию Нью Эйджа.

То, что меня интригует, исходя из свидетельств о групповом поведении других видов, – это существующая вероятность того, что представление об уникальном индивидуальном разуме может однажды присоединиться к представлениям о плоской Земле и геоцентрической Вселенной.

Стоящие на развилке между животными и растениями [106], слизевики являются микроскопическими одноклеточными созданиями, обладающими способностью сливаться друг с другом, формируя единый более крупный организм. Для слизевиков характерна индивидуальная жизнь, когда у них имеются достаточные источники питания. Когда запасы питания скудеют, эти отдельные организмы сливаются со своими собратьями, формируя гигантский амебовидный сгусток – слизистую плесень, невероятно эффективно добывающую пропитание. Понимание того, как это происходит, станет одним из самых значительных прорывов в современной биологии. В книге, посвященной эмерджентности, Стивен Джонсон пишет: «Для ученых, пытающихся понять системы, использующие относительно простые компоненты для создания высокоуровневого интеллекта, слизистая плесень когда-нибудь может стать эквивалентом зябликов и черепах, которых Дарвин наблюдал на Галапагосских островах» [34] [107].

Полстолетия назад ученые узнали, что отдельные клетки-слизевики могут коммуницировать друг с другом, выделяя химическое вещество (циклический аденозинмонофосфат). Изначально предполагалось, что некоторые клетки отвечали за этот процесс, действуя как пейсмейкеры (и определяя ритм процесса), точно так же как определенные клетки сердца управляют частотой сокращений всех остальных сердечных клеток. Но таких пейсмейкерных клеток среди слизевиков не нашли. Все клетки слизистой плесени взаимозаменяемы. Со временем теория пейсмейкера была отброшена в пользу представления о восходящем, «никем не управляемом» эмержентном поведении. В результате пятидесяти с лишним лет исследований, охвативших множество научных дисциплин – от математики и кибернетики до эмбриологии и физики, – слизевики стали моделью «интеллектуального» группового поведения, возникающего у организмов, не имеющих нервной системы и поэтому не обладающих индивидуальным «интеллектом».

Кто-то может сказать, что поиск пищи трудно назвать интеллектуальным поведением. Так каковы конкретно интеллектуальные возможности этого сгустка слизеподобной субстанции, ползущей по лесной почве? Достаточно давно известно, что слизистая плесень способна решать сложные лабиринтные задачи с целью поиска пищи [108]. Она делает это, распространяя сеть трубчатых ножек (ложноножек) и исследуя одновременно все альтернативные пути до тех пор, пока не найдет оптимальную дорогу к пище. Для дальнейшего изучения способностей в решении такого рода задач два британских исследователя устроили слизевикам простой тест. Они сделали топографический макет Великобритании из листа агара, затем овсяными хлопьями обозначили девять наиболее населенных городов, включая Лондон. (Оказалось, что слизевики любят овсяные отруби.) В «Лондоне» исследователи высадили колонию слизевиков и записали на видео ее питательную деятельность. В течение дня колония слизевиков протянула ножки-связи к городам из овсяных отрубей. Получившаяся «карта» была полным подобием существующей схемы междугородних дорог Британии [109]. Это «неразумное создание» оказалось способно точно определить кратчайший путь и наиболее эффективную траекторию для достижения разбросанных кусочков овсяных отрубей, получив те же самые оптимальные траектории, что и хорошо подготовленные дорожные инженеры! По словам авторов исследования, «это демонстрирует, как одноклеточное создание без всякой нервной системы – и, таким образом, без интеллекта в классическом понимании – может обеспечить эффективное разрешение дорожно-строительных проблем» [110].