– Да вроде никто не жалуется, только вот коллежский асессор Воскресенский.
– Тогда может одному ему повысить? Как самому недостаточному.
Частный начал закипать. Но Яковлев перевел речь на серьезную тему:
– Господин пристав! Арестуйте и доставьте сюда временно-нижегородского купца Голяшкина.
– Позвольте письменное распоряжение…
– Ждет вас в канцелярии.
– Э-э… а на каком основании мне произвести арест?
– Там все написано. Выполняйте!
Воскресенский вышел с таким лицом, словно его послали на верную смерть.
Через два часа купец был доставлен. Лыков принял его опять в кремле, подальше от ярмарочной суеты.
Голяшкин оказался высоким сильным мужчиной с решительным лицом. Понятный типаж! Умный, властный, умеет подчинять себе людей… Действительно, как Лобов, только калибром помельче.
– Здравствуйте, Пров Прович. Я Лыков. Слыхали уже?
– Слыхал. Ополчились вы на меня, господин надворный советник. Оговорил кто-то, а вы и поверили.
– Если оговорил, то разберемся и отпустим.
– Разбираться придется с моим поверенным.
– Не советую лезть в бутылку, Пров Прович. И справлять нужду против ветра.
– Что так?
– С властью не шутят.
– А вам с нами можно шутить?
– Лично я с вами не шучу. А ищу убийцу.
– А я при чем?
– Ну, «хозяин Кунавина»!
– За это не арестовывают!
– Правильно. Но зарвались что-то вы. Страх потеряли. Решил я изъять вас из обращения для пользы общества.
– Изъять? Для этого, господин надворный советник, одного желания мало. Тут законные основания нужны. А я, как известно, ничем таким не занимаюсь.
– Основания как раз имеются. Вы арестованы за преступление против веры.
Голяшкин чуть не упал со стула:
– Что-что? Какое еще преступление?
– Ну вы ведь баптист? Вон и в паспорте вашем указано.
– Баптист! Но какое же в том преступление? Секта баптистов, чтобы вы знали, законом от двадцать седьмого марта тысяча восемьсот семьдесят девятого года признана дозволенной. Ха-ха! Не знает законов, а туда же…
– Рано смеетесь, Голяшкин. Законы я знаю, и получше вас. По букве того же закона, баптисты есть секта евангелическо-лютеранской церкви. И русских баптистов, значит, быть не может. Это старая уловка штундистов, которые много лет ложно толковали указанный вами закон к своей пользе. Но давеча вышло разъяснение Министерства внутренних дел, вот оно, читайте. Поэтому вы, Пров Провыч, не баптист никакой, а штундист.
– А хоть бы и так! – не моргнув глазом, ответил «иван». – За это ведь тоже не наказывают.
– За само участие в секте – да. Но вы же совращали православных вступить в штундисты!
– Я совращал? – поразился Голяшкин.
– Конечно! У меня есть показания содержащегося в тюремном замке арестанта Бурсакова. Он прямо заявляет, что вы уговаривали его вступить в секту. И сулили за это награду.
Бурсаков был уже осужден на поселение и вот-вот собирался отбыть в Якутию. Он приехал на ярмарку, как «залетный», гастролер из Первопрестольной, и здесь попался. Москвич и авторитетный чистяк
[22]
плевать хотел на Голяшкина. Сыскные попросили помочь, он и согласился. За это в статейные списки Бурсакова внесли пометку о смягчении режима. Рука «хозяина Кунавина» до Сибири не дотягивалась, а место для отбытия поселения – то, от чего может зависеть и жизнь! Есть улусы потеплее и побогаче, а есть такие, что сгниешь в первую же зиму. Обо всем этом Лыков вчера поговорил с осужденным, и тот подмахнул бумажку…
«Иван» был поражен, а Лыков кинулся его добивать:
– Так что, согласно статье сто девяносто шестой Уложения о наказаниях исправительных и уголовных, светит вам ссылка в отдаленные районы Сибири! Но это ерунда. Донос Бурсакова нужен мне лишь с одной целью: устроить у вас обыск. Если там что-нибудь отыщется, перелицуем статью на более серьезную. Не отыщется – оставим прежнюю. Но здесь вам уж никак нельзя будет остаться.
«Иван» нахмурился. Вот так оборот! Главаря фартовых не смогли поймать на уголовном преступлении. Посредники, адвокаты, лжесвидетели – не подберешься. И вдруг статья за преступление против веры! Смешная для патентованного бандита. Но это повод засадить за решетку. И развязать руки полиции. Если обыск откроет новые факты, то и до каторги можно дорасти. Бухгалтер уже в кутузке. Плохо дело!
Голяшкин посмотрел на сыщика волчьим взглядом и сказал:
– Слышь, надворный, тебе чего надо? Денег? Скажи сколько – поторгуемся. Глядишь, и договоримся. Человека моего, Солныченко, засадил. А теперь и до меня добрался. Чего ты хочешь?
– Я хочу найти убийц городового Второй Кремлевской части Якова Одежкина. И проститутки Феклы Угодниковой.
– Ну? А я тебе не даю, что ли?
– Твои люди их кончили?
– Нет.
– Врешь, Пров. Без тебя такое дело провернули? Ты ведь стоял за аферой с билетами?
– Вот те крест! – заорал «иван», вскакивая. – Не успел! Хотел взять этих ловкачей под свое крыло, врать не буду. Да не успел! Шельма старший билетер почуял что-то и сбег.
– Что он почуял?
– Людишек я своих к нему подослал. Сказал, что надо делиться, а иначе сообщу начальству про его аллюры с певичками.
– А он?
– А он исчез на другой же день.
– Как ты узнал про билеты?
– У меня глаза и уши в каждом ресторане. А тут человек гуляет, деньгами сорит! Неделю, вторую, третью… Я ради интереса сходил на выставку. Билет купил, как полагается. Гляжу, а он без марки! Ну, много ума не надо, чтобы понять. А счетчики – что ж. Железяку завсегда обмануть можно!
– И ты не успел прибрать это дело к рукам?
– Не успел. Вот чем хошь поклянусь!
– А проститутка? Кто ее задушил?
– Сам пытался выяснить, – серьезно ответил «иван». – Людям своим поручение дал. Как так? Мокрое дело в моих угодьях, а я не знаю! Перешерстили они всех подозрительных, и без толку. Это не кунавинские.
– А чьи?
– Постового на горе пристукнули, это вообще до меня не относится. А гулящую на выставке. Там у меня тоже силенок маловато.
– То есть и Одежкина, и Угодникову не ты приговорил?
– Не я.
Как быть? Не факт, что главарь говорил правду. Такие люди с полицией не откровенничают. Но ухватиться было не за что. Разве что обыск подбросит улик…