— Грохнул об стену?
— Да. Он стер файл. Ни с того ни с сего. И я его швырнул.
Колин не может скрыть возмущения. С его точки зрения мой поступок одновременно и глуп — ведь компьютеры делают только то, что им велят, — и аморален. То, что я так обращаюсь с моим лэптопом, возмущает его гораздо больше, чем то, что какой-то шотландский пони вставляет бедной женщине или что девочка отсасывает у киноактера. Он поворачивается на кресле лицом ко мне. Но смотрит не на меня.
— Модель эр-семь-шесть-восемь-пять-икс. С модемом или без?
— С модемом.
— Тридцать три и шесть?
— Да.
— А какая скорость Си-Ди?
— Кол, не все ли равно? Важно то, что он не работает, а мне нужно, чтобы работал. Ты можешь что-нибудь сделать?
— Хорошая машина.
Он обращается с компьютером бережно, как ласковая мать с ребенком. Включив его, нажимает несколько клавиш и тут же говорит:
— У тебя вирус.
— Что?
— Вирус. Ты наверняка слышал про вирусы. Их запускают, чтобы портить чужие программы. Они могут сильно навредить.
Он хихикает. Именно хихикает, а не смеется; недоброжелательно, отрывисто.
— Конечно, я про них слышал. У нас в «Фарли, Рэтчетт и Гуинн» постоянно какие-то проблемы из-за вирусов. Такое впечатление, что риэлтеры — любимая мишень хакеров.
Колин снова злорадно хихикает.
— Ты что-нибудь скачивал в последнее время?
— Конечно. Я постоянно что-нибудь скачиваю. Из офисной сети, из Интернета, из почты.
— У тебя установлена антивирусная программа?
— Нет.
— Надо поставить. Я напишу что-нибудь для тебя. Думаю, смогу восстановить твой файл. Но гарантии не дам. Что касается клавиатуры… — Он нажимает на кнопки: «а» выдает цифру «8», «6» — звездочку. — Клавиатура, похоже, повреждена.
— Это серьезно?
— Да. Но я попробую что-нибудь сделать.
С этими словами он выключает лэптоп, снимает крышку и начинает шуровать крошечной отверткой. Я с восторгом наблюдаю за тем, как рука с отверткой мечется с бешеной скоростью от одной микросхемы к другой. Одновременно он продолжает разговаривать со мной.
— Ты ничего не придумал насчет четырнадцатого августа?
— Пока нет.
Честно говоря, при одном напоминании о четырнадцатом августа я мрачнею, и меня охватывают дурные предчувствия. Колин, как всегда, ждет этого дня с нетерпением.
— Что, если мы сначала выпьем, потом покатаемся на аттракционах в «Торн-парке», а вечером сходим на картинг?
— Такая программа была два года назад.
— А-а-а…
Он опять с головой погрузился во внутренности компьютера. Мне не по себе от наступившей паузы. Я мысленно возвращаюсь к тому неудачному вечеру с Вронки, на сегодняшний день единственной встрече моего женатого будущего и дружеского прошлого.
— А как тебе Вероника?
— Знаешь, компьютер, похоже, поврежден серьезно. Что ты с ним делал?
— Хотел бросить на диван, но промахнулся.
Я ковыряюсь в носу и, достав козявку, скидываю ее на пол. Это вполне соответствует окружающей обстановке, только это ей и соответствует.
— Так что ты думаешь о Веронике?
— Она очень милая.
— Милая, и все?
— Ну… Она потрясающая. У нее обалденные ноги. Я думаю, тебе придется его оставить.
Колин явно предпочитает не говорить о Веронике. Но я тем не менее настаиваю.
— Знаешь, она сказала забавную вещь. Я, по крайней мере, смеялся.
— Надо же было так изуродовать машину. Боюсь, жесткий диск поврежден.
— Ей показалось, что на самом деле мы не испытываем друг к другу симпатии. То есть я, ты, Нодж и Тони. Глупо, правда?
Колин неожиданно поднимает глаза от компьютера, но по его лицу нельзя ничего прочесть.
— Странно, что она это сказала.
— Глупо, правда?
— Очень странно.
Проходит некоторое время, прежде чем он снова возвращается к компьютеру. Я не могу понять, что у него на уме, но, что бы это ни было, сейчас он целиком поглощен только машиной.
— Не уверен, что мне удастся твой компьютер спасти.
— Но он мне нужен. Там столько всего.
— Ты делал копии?
— Конечно же, нет. Он практически новый, к тому же самый дорогой. С чего бы ему ломаться?
— А что у тебя там?
— Да разное. Но это очень важно. Жизненно важно.
Колин насвистывает, как какой-нибудь слесарь-сантехник.
— Не знаю, Фрэнки. Поломка очень серьезная. Это займет не меньше двух дней. А как насчет гольфа?
— Что?
— Четырнадцатого августа. Мы можем пойти все вместе поиграть в гольф. Например, в Перивэйле. Давай подумаем об этом.
— Отлично. Почему бы и нет. Я поговорю с Ноджем и Тони. Так ты сможешь его починить?
Колин смотрит на меня как на идиота и говорит:
— Конечно, смогу. Это вопрос времени. Завтра мне нужно отвезти маму в больницу, потом у нее физиотерапия, потом консультация в Центре психического здоровья…
И тут он замолкает, смутившись. Сквозь безвременно состарившиеся черты вдруг проявляется девятилетний мальчик, живущий в этой комнате. Он устремляет взгляд прямо мне в глаза.
— Знаешь, Фрэнки, она очень больна.
Я не выдерживаю и кошусь на часы. Через пятнадцать минуту меня встреча в Хаммерсмите. На машине еще можно успеть.
— Конечно, знаю. Она давно болеет.
— Нет, Фрэнки. Сейчас она серьезно больна. Рентген что-то показал. Боюсь, если…
Я рассеянно смотрю на Колина, хлопаю его по плечу и одновременно поглядываю на часы.
— Колин, она поправится. Оливия — крепкий орешек. Какая жалость для окружающих, да? Шучу, шучу. Мне правда жаль, старик. Но я должен бежать. Нужно показать квартиру. Если мне удастся толкнуть ее штук за двести, получу приличный бонус в конце месяца. Давай как-нибудь сходим выпить. Я проставлюсь, если ты починишь машину. Так я могу ее оставить? А в пятницу заберу?
Колин задумался, как будто собираясь сказать еще что-то. Но затем медленно кивнул:
— Хорошо, в пятницу.
— Вот и отлично. Ты настоящий друг. Я тебе звякну, ладно?
— Да, звони.
Он произносит это словно автоматически, почти неслышно. Я начинаю пробираться к двери; в проеме по-прежнему видна Оливия Берден, сидящая ровно в том же положении, в каком я застал ее, когда пришел.