Род-Айленд блюз - читать онлайн книгу. Автор: Фэй Уэлдон cтр.№ 62

Я все еще испытывала боль от того, как Фелисити меня отругала по телефону. Плохо, когда родной человек желает, чтобы тебя не было на свете, пусть даже Фелисити потом извинилась. Это как проклятие, оно сулит несчастье. Мне было жалко себя, все у меня не слава богу, и не на что в жизни опереться. Гарри сказал, что теперь я, наверно, понимаю, почему его так расстроили нападки из Буффало. Я с ним согласилась. Услышать, что ты никому не нужна и всегда была не нужна и что можешь убираться на все четыре стороны, — это страшно.

И потом, травма ведь полностью не заживает. Боль, нам причиненную, мы передаем тем, кто придет после нас, теперь это общеизвестно. Как заповедано нам Богом, Фелисити сделала все, что могла, чтобы перемолоть, изжить, обезвредить отцовское предательство (с чего все и началось), материнскую смерть, жестокость Лоис, надругательства Антона и всякие унижения и позоры, которые ей пришлось перенести за все те годы, когда она поступала так, как вынуждена была поступать, хотя почти всегда сама того не желая. Однако все вместить и перемолоть могут только святые; вот почему наш мир понемногу катится вниз, от одного зла к другому. Мелкие подлости, ранящие другого неразумные поступки, которых совершать мы даже и не хотели, но, оказывается, совершили, служат смазкой для общего сползания человечества в энтропию. Все мы — алхимики, пытающиеся превратить неблагородный металл в золото, что, вообще-то, полностью осуществить невозможно. Фелисити справилась блестяще, проскользнув по поверхности своей жизни, да и теперь, после стольких лет, еще продолжает это скольжение. Лично я, как говорится, не выношу жара от печки и потому не суюсь на кухню. Вот только Красснер тянет меня туда за шиворот. А мне больно, так больно! Но что у меня болит, сама не могу понять. Ведь если намерения добрые, ничего плохого случиться не должно?

О, сказал Панджандрум мудрый. Не знаю, откуда эта фраза, из какой клеточки моего детства; это как бы забавная присказка на дне памяти, выдох облегчения, эхо давней радости, веселый припляс, от которого и сегодня становится легче жить.

О, сказал Панджандрум мудрый. Так что же он такое сказал? Что моя мать была безумна и поэтому никого из окружающих нельзя винить, ведь с безумными как прикажешь обращаться? Они кусают руку, которая их кормит, и если вы отдергиваете руку, то это же непроизвольно. Когда рассудок работает четко, хотя мозги расконтачены, а приоритеты лобных долей, в которых находится центр нравственности (вот это хорошо, а это плохо, вот это верно, а это неверно, и только я одна могу судить), пересиливают натиск эмоций, вот тут разверзается ад. Я всегда думала, что нейрохирурги-лоботомисты, наугад отсекающие лобные доли, где заложена совесть, — мне досталось монтировать сцену трепанации в картине “Смерть гения”, и я могла работать, только по уши напитавшись транквилизаторами, и говорила, что мне полагается надбавка за вредность, — я думала, что они на верном пути. Если пациент не умирал, по крайней мере он мог существовать в свое удовольствие, обретя свободу от морали. Сознание долга всегда приводит к беде. И кокаин так же: освобождает человека от чувства обязанности перед истиной, перед другими людьми, перед всем. Когда-нибудь обнаружат, что этот белый порошок воздействует на лобные доли, и методом генной инженерии создадут разновидность кокаина, такого действия не оказывающую. Я, конечно, отвлеклась. О таких вещах говорить нелегко. О, сказал Панджандрум мудрый! Фелисити нельзя винить. В 1945 году Фелисити, развлекавшая военнослужащих на американской авиабазе в графстве Норфолк, в Англии, забеременела от некоего сержанта Джерри Солсберджера из Атланты, штат Джорджия. Он заключил с нею гражданский брак накануне того дня, когда был переведен обратно на родину, а следом за ним отправили и ее. Это действовал план “Солдатские жены”, согласно которому после войны по всему миру были собраны и доставлены в Соединенные Штаты жены и признанные дети американских военнослужащих. На вокзале Фелисити никто не встречал — оповещение о ее приезде не было послано, а может быть, просто никто не поинтересовался вскрыть конверт со штампом “дяди Сэма”. Но у нее был адрес и хватило денег не такси. Шофер такси вздумал было приставать к ней, беременной, но она ответила, что приехала начать новую жизнь. Он был пригожий белый парень, небритый и дружелюбный — в тех местах жили белые бедняки, — но Фелисити отказалась. С чего начнешь, так и заживешь. Джерри Солсберджера она отыскала в сарае посреди птицефермы, он валялся под грязным одеялом на колченогой кровати, пьяный вдрызг. Мальчик лет шести — Фелисити определила возраст по отсутствию двух передних зубов, — который сказал, что его зовут Томми, папа его — Джерри, а мама от них ушла, как мог ухаживал за полусотней красных род-айлендских кур. Отличные птицы старинной индейской породы, с высокими гребешками, блестящими кроваво-красными крыльями и зелеными хвостами, были куплены в Декейтере у некой миссис Дональдсон на демобилизационные деньги Джерри, но дух их уже был сломлен, их заели, загрызли, замучили паразиты, нестись они и не помышляли. Многие почти облысели: птицы, когда им не хватает корма, едят собственные перья, а от расклевывания перьев начинает сочиться кровь, образуются язвы, проникает инфекция, и птицы гибнут. Так и мы, если не удовлетворяются наши потребности, уничтожаем сами себя. Вонь стояла страшная.

О, сказал Панджандрум мудрый! Джерри Солсберджер рассказывал Фелисити, что происходит из старинной лютеранской семьи, обосновавшейся в Джорджии две сотни лет назад; возможно, что так оно и было. И дом свой он описывал в духе Тары из “Унесенных ветром”, она и этому верила, да может быть он и был таким когда-то, несколько поколений назад. О, Америка, моя новообретенная земля, страна грез, нейлона, жевательной резинки и бодрости духа. Ну и что, почему бы ему и не врать? Врал же Антон. Пора бы ей усвоить. Джерри женился на ней из милости, в расчете на то, что больше никогда ее не увидит.

Она взялась за работу. Выплеснула на него ведро воды. Он проснулся и потребовал есть. Она нашла яйца и поджарила омлет, но он швырнул в нее тарелку. “Ну и черт с тобой”, — сказала она, умыла и накормила мальчика. Напоила и накормила кур, а тех, что не держались на ногах, поместила в отдельный курятник, нарвала и нарубила пиретрума и набросала им туда. Какие-то поумирали, но некоторые выздоровели. Она лопатой сгребла куриный помет, заделала проволокой дыры в ограде, чтобы не могли проникнуть четвероногие хищники. Какие они, она не знала, знала только, что они наверняка существуют. Разыскала дробовик Джерри и разобралась, как из него стреляют. Дробовик предназначался для двуногих хищников. Фелисити была на седьмом месяце. Погода стояла жаркая и душная. В первую ночь она устроила себе постель на покосившейся веранде и легла там спать. Она проделала долгий путь.

Утром Джерри извинился и объяснил, что ребенка своим не считает, он женился на ней просто по доброте душевной, да он вообще уже женат, правда, теперь как раз жена от него ушла — уехала, а мальчика не взяла. Фелисити может тут остаться, если хочет. Податься ей было некуда, и она осталась. На ферме имелся один кран для людей и кур. Маленький Томми ей помогал; он был мужественный ребенок. Они сдружились. Фелисити перебралась в постель Джерри — раньше ей было там хорошо, впрочем, она прикидывала, что с таксистом могло быть, наверно, лучше. Родилась Эйнджел.