Одиссея варяжской Руси - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Серяков cтр.№ 29

Так рассказывают скифы о происхождении своего народа. Они думают, впрочем, что со времен первого царя Таргитая до вторжения в их землю Дария прошло как раз только 1000 лет» {251}. Согласно этой версии мифа скифы произошли в результате союза бога неба и дочери водного божества. Во второй части имен всех сыновей Таргитая отчетливо прослеживается индоиранский корень -ксай «царь», а что касается первой части их имен, то они означают соответственно «гора», «(водная) глубина» и «солнце», то есть в совокупности образуют трехчастную структуру физического мира по вертикали. Соответственно, их отец олицетворял весь этот мир. Из текста Геродота следует, что Таргитай воспринимался скифами не только как первопредок, но и как первый царь, от времени правления которого отсчитывалось время до другого значимого события, в данном случае вторжения Дария. Поскольку имя Таргитая не связано с числом «три», в иранской мифологии мы имеем интересную картину: о том персонаже, в имени которого эта связь прослеживается на филологическом уровне, не говорится о его соотнесенности с вертикальной структурой вселенной, но зато в мифе о Таргитае она обозначена достаточно прозрачно, хоть и отсутствует лингвистический намек. Само слово Таргитай понимается иранистами как «долгомощный» и, следовательно, было не именем, а эпитетом. Иранское навершие жезла VIII — VII вв. до н.э. (рис. 7) показывает, что и у самих иранцев некогда существовал образ трехглавого победителя чудовища. Весьма показательно, что все три головы данного персонажа расположены одна над другой, подчеркивая вертикальное трехчастное устройство. Поскольку в более поздней иранской мифологии подобного персонажа нет, логичнее всего отождествить его с Трайтаоной, победившим Ажи-Дахаку. Подобной интерпретации как будто не соответствует описание последнего в Авесте как трехглавого змея, однако сама симметричная композиция навершия не оставляет места для третьей головы чудовища. Будь она изображена, это не только нарушило бы симметрию, но и предало бы композиции совсем другой смысл, когда вместо победы героя над двумя головами чудовища третья его голова осталась бы непобежденной. Следует вспомнить, что в более поздней традиции Заххак, заменивший Ажи-Дахака, описывается не с тремя, а с двумя змеиными головами. Как сопоставление со скифской мифологией, так и композиция навершия показывают, что первоначально и у иранцев Трайтаона соотносился с трехчастной вертикальной структурой мироздания. Это же обстоятельство позволяет датировать и время возникновения славянского мифа об отце-предке трех братьев — прародителей отдельных народов. Очевидно, он восходит не к скифской, а к более ранней эпохе контактов славян с предками современных иранцев.

Рис. 7. Иранское наверише жезла VIII–VII вв. до н.э.

В свое время В.Н. Топоров показал генетические связи между индийским Тритой, иранским Трайтаоной и Иваном Третьяком русских сказок, имена которых были образованы от числа «три». Персонаж русской сказки, с одной стороны, оказывается в колодце, наподобие Триты, а с другой — является героем-змееборцем наподобие своего иранского собрата. Анализируя далее эти связи, В.Н. Топоров отметил: «Трита находится в воде, в нижнем мире, но он постоянно взывает к Небу и Земле, обозначая тем самым весь тройной состав вселенной. Поскольку персонажи этого рода связаны преимущественно именно с нижним миром, смертью, а в архаических космогонических текстах нижний мир вводится в описание третьим (после Неба и Земли), то возникает соблазн видеть в “троичных” именах Триты, Трайтаоны, Третьяка (Ивана) указание на третье царство, куда они спускались, разыскивая живую воду. Каждый из этих персонажей хозяин третьего царства (или его пленник), который, однако, преодолевает смерть и восстанавливает космогоническую связь нижнего мира с Небом и Землей. (…) Если вспомнить, что генетически “Третий” является младшим сыном Громовержца, наказанным им смертью… но преодолевшим смерть… и многократно увеличившим свою плодоносную силу, то его образ как раз и реализует идею вечной смены в цикле жизнь — смерть — жизнь, вечного преодоления, проникновения, пронизания по вертикали всех трех миров» {252}.

Как видим, еще с эпохи индоевропейской общности персонаж, семантически связанный с символикой числа «три», имел самое непосредственное отношение как к смерти и возрождению, так и к трехчленной вертикальной структуре мироздания. Хоть Троян и не был богом смерти в собственном смысле слова, однако в качестве повелителя трех миров, в том числе и преисподней, куда вел Млечный Путь, дорога Трояна в румынской традиции, он был с ней неизбежно связан. На это обстоятельство также указывает и соотнесение его с временными периодами, которыми, возможно, он отмерял срок жизни каждому живому существу. Отголосок этого представления присутствует в сербской сказке о Трояне, поедавшем тремя ртами людей, скот и рыбу. Если допустить, что, по мере забывания первоначального смысла, скот заменил птиц, то вся картина рисует образ всепоглощающего времени, кладущего предел жизни каждого существа во всех трех сферах мироздания. На эту же семантическую связь, как уже отмечалось выше, указывает и повязка на глазах западнославянского Триглава, и связь понятия смерти с числом «три», восходящая ко временам индоевропейской общности. В этом отношении весьма важными являются данные польской мифологии, в которой Тржи оказывается отцом Живе, этой персонификации жизни. Как было показано мною в исследовании «Забытый прародитель человечества», иконографически Живе соответствует Бою, прародителю не только славянских, но и некоторых других индоевропейских народов в белорусской традиции. Этот пример показывает, что управляющее тремя сферами вселенной трехглавое божество мыслилось отцом первопредку человечества. Насколько мы можем судить, Троян-Траннон уже не всемогущее божество, как Тржи, в более поздние времена его место во главе пантеона заняли Святовит у западных славян и Перун у восточных.

Однако и в своем «сниженном» варианте, поставленный в один ряд с обычными правителями и включенный в «солнечную» генеалогию, он оказался отцом уже не прародителя человечества, а отцом трех братьев — прародителей отдельных славянских племен, символизируя собой триединую славянскую общность. Легенда об этом предке была запечатлена в «Великопольской хронике», написанной в XIV–XV вв.: «В древних книгах пишут, что Паннония является матерью и прародительницей всех славянских народов. “Пан” же, согласно толкованию греков и славян, это тот, кто всем владеет. И согласно этому “Пан” по-славянски означает “великий господин”… Итак, от этих паннонцев родились три брата, сыновья Пана, владыки паннонцев, из которых первенец имел имя Лех, второй — Рус, третий — Чех. Эти трое, умножась в роде, владели тремя королевствами: лехитов, русских и чехов, называемых также богемцами, и в настоящее время владеют и в будущем будут владеть, как долго это будет угодно божественной воле…» {253} Указание на Паннонию перекликается с преданием о дунайской прародине славян в ПВЛ. Вместе с тем в данной легенде фигурируют три брата — прародителя отдельных славянских народов и их отец «великий господин» Пан. Само его имя допускает отождествление отца трех братьев с древнегреческим богом Паном. Последний обладал ярко выраженными козлиными чертами, однако именно эти же черты источники отмечают как у южнославянского Трояна, так и у западнославянского Триглава. Правомочность отождествления Пана с Трояном «Слова о полку Игореве» подтверждается данными украинского языка: «Три брата в украинских сказках называются “трояны”, а слово “троян” в современном украинском языке означает: 1) отец трех сыновей-близнецов, 2) тройка коней, 3) вообще три лица или предмета, тесно связанных» {254}. Характеристика Пана как того, «кто всем владеет», сопоставима с описанием всемогущества Триглава, который «надзирает за тремя царствами», то есть всем мирозданием. Этот же семантический ряд продолжает и неожиданное указание Саксона Грамматика на «тираническую» власть Траннона. Другой раз это же понятие относится им к Старкатеру, божественное происхождение, шестирукость и три жизни которого были описаны выше. Поскольку никаких других точек соприкосновения между королем русов и скандинавским Гераклом не наблюдается, приходится заключить, что именно присущая обеим персонажам символика троичности и послужила основанием для автора «Деяний данов» одинаково необычно охарактеризовать природу их власти.