Сын - читать онлайн книгу. Автор: Филипп Майер cтр.№ 28

Мальчишки, к которым меня отправили, были маленькими и щуплыми по сравнению со своими бледнолицыми ровесниками, но каждую минуту своей короткой пока жизни они учились скакать верхом, стрелять и охотиться. Они удерживались на норовистых скакунах, которые легко сбросили бы любого взрослого белого мужчину, и запросто попадали друг в друга тупыми стрелами даже на бегу. В их жизни не было ни уроков, ни воскресной школы; от них вообще никто ничего не требовал, и все их обязанности сводились к естественным занятиям – охотиться, читать следы, играть в войну. Со временем взрослые воины начинали брать их с собой в набеги, просто караулить лошадей, и постепенно игры в войну сменялись настоящими боевыми походами.

А еще мальчишек учили воровать, но непременно в присутствии владельца вещи и с обязательным возвращением похищенного. У Тошавея, к примеру, стащили его нож прямо из ножен, пока он обедал, а пистолет уволокли из-под плаща. Каждый бледнолицый знал, что индеец уведет вашего коня, даже если вы ляжете спать, обвязавшись поводьями. «Этот человек – лучший конокрад в племени» – для команчей означает высочайший комплимент, это все равно что сказать – человек может незамеченным пробраться в самое сердце вражеского лагеря, а поскольку лошади были ходовой валютой и среди индейцев, и у бледнолицых, то ловкий конокрад еще и богатый человек. Команчи с радостью угоняли лошадей у рейнджеров и у поселенцев, так как животные все равно обречены были погибнуть в пасти волка или когтях пумы или просто от недостатка воды.

Через несколько недель непрерывных упражнений меня сочли готовым к охоте с луком, и вот еще с тремя мальчишками мы устроили засаду в зарослях тростника у реки. Ждали мы долго, и тогда один из мальчишек сорвал тростинку и подул в нее, изображая плач раненого олененка. Почти сразу послышался топот, потом все стихло, и вновь топот. Я заметил олениху, пробиравшуюся между поваленными деревьями в густой траве. Навострив уши, она уставилась, казалось, прямо на меня. Я не сумел бы натянуть лук незаметно, не говоря уже о том, что стрела не пробьет лобные кости зверя, только ребра.

Мой десятилетний спутник тихо свистнул, олениха повернула голову.

– Давай, стреляй, – шепнул он мне.

– В грудь, что ли?..

– Стреляй в шею. И целься пониже, а то она может наклониться.

Натягивая тетиву, я почувствовал себя увереннее – животное все еще стояло неподвижно, – но, заслышав звук спускаемой тетивы, олениха припала к земле и стремительно прыгнула. Каким-то чудом стрела все-таки достигла цели, но лишь оцарапала. И олениха, задрав хвост, умчалась прочь.

– Йии, – раздосадовано покачал головой самый маленький. – Тиэтети тса авину [49] .

– Что теперь делать? – вздохнул я.

– Аиту, – ответил старший. – Очень плохо. Придется выслеживать ее целый день.

Все остальные дружно вздохнули.

Мы спустились к реке, поискали черепах, поставили несколько капканов, а когда старшие решили, что олениха уже успокоилась и начала слабеть от потери крови, двинулись по ее следу – четыре пятнышка крови и содранный с бревна клочок мха. Примерно в полумиле она прилегла, обессилев, но мы спугнули ее, вонзив еще три стрелы. Еще немного подождали, никуда не спеша, и, когда вновь отыскали ее, олениха была уже мертва.

– Это нечестно, мы же подманили ее, – сказал я.

– Тогда в следующий раз подбирайся ближе и ударь копьем.

– Или ножом.

– Или иди на медведя.

– Да ладно, я же просто сказал про манок.

Старший нетерпеливо отмахнулся.

– Нам велели добыть оленя, Тиэтети, и воины рассердятся, если мы вернемся с пустыми руками. В следующий раз постарайся перебить зверю хребет, чтобы нам не пришлось таскаться за ним весь день напролет.

– Еще неплохо разорвать крупную артерию.

– Ты все время крутишь пальцами, – сказал восьмилетний малыш, натягивая воображаемый лук. – Надо держать их подальше от тетивы.

– Тебе же показывали, – напомнил старший.

Я угрюмо молчал.

– Если теребить тетиву, ни за что не попадешь куда надо.

– Я отлично стреляю из ружья, спросите Тошавея.

– Тогда ступай отыщи зеленых веток, Мистер Отличный Стрелок.

Мальчишки сами мастерили себе луки и стрелы, но настоящее оружие делали старики, бывшие воины, те, кто слишком плохо видел и слишком медленно двигался, чтобы участвовать в набегах. Или силы их иссякли, или, трудно поверить, они устали убивать и хотели провести остаток дней, создавая красивые вещи.

Лучшие луки делали из ветвей маклюры, хотя ясень, шелковица и гикори тоже годились, а для стрел – кизил. Мы носили с собой крупные зерна охапуупи [50] и сажали их везде, где они могли прорасти. И так поступали все воины всех племен сотни, а может, и тысячи лет, и потому маклюра росла повсюду на равнинах. Пареа, гикори, тоже важное растение. Отыскав где-нибудь рощицу, мы обрезали ветви почти до самой земли. По весне каждый подрезанный орех давал дюжину новых идеально ровных побегов, из которых получались отличные стрелы. За этими «рощами стрел» присматривали, обрезая деревья бережно и экономно, чтобы не повредить.

За обычный лук – лучшего качества, чем любой нынешний фабричного производства, – давали лошадь. Верхнее и нижнее плечо лука должны распрямляться с равной силой, после того как тетива натянута на определенное расстояние, – тонкая работа. За необычный лук, богато украшенный или очень хорошего качества, можно было отдать две или даже три лошади. Наши луки были примерно ярд в длину (довольно короткие по сравнению с оружием восточных племен, но в отличие от них мы стреляли с лошади) и снаряжены тетивой из позвоночной жилы оленя или бизона. В тяжелые времена мастерам приходилось делать луки быстро; если дела шли неплохо – воины не погибали в схватках и их оружие не доставалось врагу, – у стариков было достаточно времени, чтобы луки их работы вошли в легенды.

Точно так же со стрелами. Она должна быть прямой, нужной длины и прочности, а оперение идеально ровным и сбалансированным; на одну уходило полдня – при том, что не меньше двух дюжин стрел мы тратили всего за минуту боя. Древко выпрямляли, полировали, балансировали. Кривая стрела все равно что ружье с гнутым стволом. В разгар битвы, когда приходилось выпускать стрелы очень быстро, команчи с легкостью стреляли на пятьдесят ярдов, а если была возможность не спешить, то и на целую сотню ярдов. Я однажды видел, как Тошавей прикончил антилопу на расстоянии фарлонга. Первая стрела пролетела выше (но упала так тихо, что животное даже ухом не повело), вторая немного не долетела, но тоже в полной тишине, и, наконец, третья вошла точно между ребер.

Тетиву почти всегда делали из жил, которые позволяли пускать стрелы быстрее, но в сырую погоду на них нельзя было положиться. Кое-кто предпочитал тетиву из конского волоса – не такую быструю, но надежную в любых условиях, а еще были воины, которые мастерили тетиву из медвежьих кишок.