Реквием в Брансвик-гарденс - читать онлайн книгу. Автор: Энн Перри cтр.№ 111

Священник невольно рассмеялся, потому что ее опасения ни в коем случае не соответствовали переживаемым им чувствам. Это была, конечно, благодарность, непомерная, радостная благодарность. Он был рад, даже если было уже слишком поздно и перед ними не было ничего, кроме борьбы и горя. Знание о любви мисс Парментер было в высшей степени драгоценным, и все, что говорил или делал Питт, все, о чем думал сам Доминик, не могло отнять у него настоящего мгновения.

– Почему вы смеетесь? – возмутилась Кларисса.

Священник крепче сжал ее руки, которые она пыталась высвободить.

– Потому что твоя любовь есть то единственное на земле, что может сегодня принести мне счастье, – ответил он. – Одна лишь она добра, чиста и мила во всей этой трагедии. И я не понимал этого до того самого мгновения, когда ты вошла сюда. Похоже, что все истинные драгоценности в своей жизни я замечаю тогда, когда уже становится слишком поздно… но я тоже люблю тебя.

– Правда? – удивилась девушка.

– Да. Да, люблю!

– В самом деле? – Она чуть нахмурилась, пристальным взглядом изучая лицо Кордэ, его глаза, рот… И убедившись в том, что он говорит правду, потянулась вверх и очень деликатно поцеловала его в губы.

Чуть помедлив, он обнял ее, прижал к себе и тоже поцеловал… а потом еще раз и еще. Он сходит к Питту и поговорит с ним… но потом. А этот час, это мгновение принадлежит ему. И пусть оно продлится так, чтобы запомниться на веки вечные!

Лежа в постели, Томас Питт вспоминал события вечера с удивлением, никак не позволявшим ему заснуть. Доминик побывал у него, чтобы сообщить о невиновности Мэлори, о том, что тот не имел возможности совершить убийство. Питт уже знал эти факты и вывод из них: Телман прояснил ситуацию еще несколько дней назад.

Удивило суперинтенданта то, что свояк сам нашел доказательство невиновности молодого человека и представил его Томасу, понимая, каким образом это воздействует на его собственное положение. И тем не менее он сделал это – с открытым взглядом и без колебаний. Этот поступок дорого стоил ему, что и было видно по его лицу. Доминик выглядел так, как будто ожидал, что родственник немедленно заключит его под стражу. Он трепетал, но высоко держал голову. Он вглядывался в глаза Питта, рассчитывая увидеть в них презрение… но так и не нашел его. Напротив, чувство, которое испытывал к нему полицейский, скорее следовало назвать уважением. Впервые со времени их знакомства – там, в прошлом, на Кейтер-стрит – Питт ощутил подлинное и глубокое восхищение этим человеком.

На мгновение Доминик заметил это, и лицо его чуть порозовело от удовольствия, которое, впрочем, тут же прогнало понимание подлинной ситуации, в которой он находился.

Суперинтендант принял его сообщение, не сказав, что уже все знает. Поблагодарив священника, он отпустил его, сказав лишь, что должен будет продолжить расследование.

Теперь Томас был на пороге сна, пребывая в том же недоумении, что и в самом начале. Дело не закрыто. Мэлори не был убийцей. Не убивал, по мнению Питта, и Доминик, хотя для этого у него имелись и причины, и возможности. Кроме того, Томасу казалось, что слишком многие соображения не позволяли обвинить в убийстве и Рэмси… А могла ли убить свою гостью Кларисса? Таков оказывался единственный ответ, который также не казался Питту справедливым. Когда он предложил подобное решение Шарлотте, она отмахнулась от него как от совершенно нелепого, оспаривая даже малейшую вероятность этого.

Полицейский погрузился в беспокойный сон, едва не просыпаясь через каждый час или два. Наконец он полностью проснулся к пяти часам и погрузился в размышления о любовной переписке между Рэмси и Юнити Беллвуд. Он не понимал эти письма. Они абсолютно не укладывались в его представления об этих людях.

Пролежав с полчаса во тьме, Томас попытался каким-то образом придумать нечто такое, что придавало бы им какой-то смысл, старался вообразить ситуацию, в которой их можно было бы сочинить. Пытался понять, что мог чувствовать Рэмси, чтобы рискнуть перенести подобные слова на бумагу. Должно быть, он ощущал великую страсть, если его оставило всякое ощущение опасности… И зачем вообще было писать письма, когда объект пылкой страсти находился в доме и ее можно было увидеть если не через минуту, то через час? Поступок, возможный для человека, утратившего всякое чувство меры; для человека, находящегося на грани безумия…

Это слово – «безумие» – возвращалось к суперинтенданту снова и снова.

Неужели Рэмси был безумен? И трагедия разрешается столь бесхитростным ответом?

Выскользнув из постели, полицейский поежился, прикоснувшись босыми ногами к холодному полу. Надо еще раз просмотреть эти письма. Быть может, при внимательном рассмотрении в них обнаружится и разгадка.

Чтобы не разбудить Шарлотту, Питт прихватил одежду с собой: одеться можно было и в кухне. Было еще слишком рано, чтобы мешать супруге спать. Пройдя на цыпочках через комнату, Томас осторожно отворил дверь. Она чуть скрипнула, однако он сумел тихо – ну, почти тихо – закрыть ее.

Внизу было холодно. Тепло вчерашнего вечера рассеялось, и его остатки можно было ощутить только возле камина. Впрочем, Грейси оставила возле печи полное угольное ведерко, чтобы облегчить себе утренние труды. Питт зажег лампу и оделся, а потом разворошил угольки и через несколько мгновений на них снова вспыхнул огонь. Суперинтендант принялся аккуратно подкладывать в печку новые куски угля. Если их положить слишком много, огонь задохнется. Дело требовало определенного мастерства.

Когда языки пламени окрепли и поднялись, Томас наполнил водой чайник и достал из буфета банку с заваркой, а также снял с крючков самую емкую чашку и блюдце. Огонь уже вполне разгорелся. Добавив еще пару кусков угля, хозяин дома закрыл заслонку. Печка немедленно начала нагреваться. Поставив на нее чайник, Питт вышел в гостиную и взял в руки письма и дневник.

Вернувшись в кухню, он сел за стол и начал читать.

Суперинтендант успел по разу прочитать все письма и уже начинал перечитывать их по второму разу, когда шипение кипящего чайника наконец пробилось в его сознание, после чего он отложил бумаги и заварил чай. Обнаружив, что забыл про молоко, Питт сходил в кладовку, принес оттуда кувшин и аккуратно снял с него круглую муслиновую, отороченную бисером салфетку. Наполнив чашку, он осторожно прихлебнул напиток. Слишком горячо.

Письма, как и прежде, абсолютно не соответствовали известному ему порядку вещей. Разложив бумаги перед собой, он осторожно отпивал чай, время от времени дуя на чашку. Пока ему ничего не удавалось выяснить, и он понимал это.

Питт не заметил, сколько времени просидел, однако к тому моменту, когда в кухне появилась Шарлотта, его чашка почти опустела. Он оглянулся. На жене была ночная рубашка и плотный халат. Томас купил его ей, еще когда дети были совсем маленькими, и ей приходилось по нескольку раз за ночь спускаться вниз, в их комнату, однако халат все еще оставался мягким и очень соблазнительно охватывал ее фигуру. С тех пор халат пришлось заштопать в паре мест, да Джемайма оставила на нем неяркое пятно, когда ее вырвало на плечо матери, однако оно было заметно лишь при определенном освещении, а чаще всего казалось естественным отливом ткани.