Лида устало прикрыла глаза. Иногда на репетициях или записях
«Деревеньки» ей казалось, что она находится в сумасшедшем доме. Актеры вообще
народ своеобразный, суматошный и сумбурный, а эти ребята были в большинстве
своем пока еще студентами театрального училища, безумно счастливыми оттого, что
их выбрали сниматься в самой любимой, самой рейтинговой передаче канала «Око
Волги» – «Деревенька». Это было любимое дитя Лиды Погодиной – некий развеселый
капустник по мотивам мифологических баек о всяких там чертях, водяных,
русалках, леших, банниках, овинниках, домовых, дворовых, сарайниках,
амбарниках, степовых, полевых, межевичках, луговичках, полудницах, кладовиках,
блудах, манилах, уводилах, белых бабах, белых змеях и прочих «вторых», как
называла эту таинственную братию русская демонология. Режиссер Саныч – его на
самом деле звали Александром Александровичем Лаврентьевым – был сыном Лидиной
научной руководительницы по защите диссертации, знакомился с материалом, что
называется, из первых рук и еще два года назад, когда Лида защищалась, взял с
нее страшную клятву, что когда-нибудь она напишет для телевидения такой
фольклорный сериал. Лида, конечно, слово дала – ну кто станет ссориться с сыном
своего научного руководителя?! – но заниматься ничем таким не собиралась.
Деньги ей были особо не нужны, а связываться с психдомом под названием «Студия
телевидения» было страшновато. Однако после того, что испытала Лида зимой
прошлого года, ею овладела такая чудовищная депрессия, что надо было искать
хоть какое-то средство, чтобы прийти в себя и зацепиться за жизнь. Она сама
казалась себе живущей в психушке, причем не в общей палате, а в карцере для
особо нервных больных! И тогда на помощь пришли эти обожаемые ею существа,
которые, как известно, населяли раньше каждый лес, каждый водоем, каждое
подворье и каждое поле. Раньше – когда в них верили. Ну а как верить перестали
– все они и вывелись.
С первых же выпусков «Деревенька» обрела поразительную популярность.
Она успешно конкурировала не только с самыми забойными передачами местных,
нижегородских, телеканалов вроде «Воскресной гостиной», «Автостопа», «Чудаков
на букву М», «Действующих лиц», но порою затмевала по популярности даже
общероссийский «Городок». А в области, согласно опросам, вообще ничего не
смотрели в то время, когда по «ОВ» шла «Деревенька». Ее героям –
вышеперечисленным «вторым» – приходили пачки писем! Зрители от мала до велика
почему-то принимали их всерьез. Совершенно как популярных певцов или
телевизионных ведущих. Им объяснялись в любви, у них спрашивали житейских
советов, их звали в гости куда-нибудь в Сеченово, Васильсурск или в Курмыш. И
Лида начала надеяться, что с ее помощью, а также с помощью неугомонного Саныча,
конечно, и всех этих психов из театрального училища «вторые» начнут
возрождаться из небытия и потихоньку заселять родимую землю.
Живут же в Западной Европе добрые духи природы – эльфы, феи
и злые карлики, стерегущие сокровища, гномы и кобольды! А на Олимпе, говорят,
до сих пор иногда слышна поступь бессмертных богов. Так почему бы не ожить тем,
кто веками подкреплял знаменитое русское двоеверие?!
– Лида, ты что, спишь? – заорал экспансивный Саныч. – Я тебя
второй раз спрашиваю: может, лучше Марютка еще раз уронит спицу – чтобы
удостовериться в том, что видела?
Ответить Лида не успела – в студии внезапно погас свет, и со
второго этажа, с пульта, донесся голос ассистента режиссера, который размечал
расстановку камер и монтаж кадров, пока Саныч прогонял сцены с актерами:
– Ребята, давайте прервемся на минуту! Посмотрите, что гонят
по шестому каналу!
На студийных мониторах, на которых только что мелькала
учиненная Санычем разноцветная фольклорная суета, появилось худое черноусое
лицо с возбужденно, как бы даже не в лад мигающими глазами. Это был лучший
репортер канала «Дубль В», а может, и всего Нижнего Новгорода, ведущий передачи
«Трудный итог». Звали парня Владимир, чаще – Вовочка, за пристрастие к
анекдотам про этого всенародно любимого аморального дебила, ну а фамилия его
(репортера, конечно, а не дебила!), словно по заказу, была Мигало. С другой
стороны, если есть на свете фехтовальщик Кровопусков, почему не существовать
человеку с лицевым нервным тиком по фамилии Мигало?
При виде туго обтянутого кожей лица Вовочки, имеющего на
плохо настроенном мониторе несколько лиловатый, словно бы трупный оттенок, Лиду
замутило. Почудилось: вокруг снова расползся запах нашатыря, которым ее
приводила в чувство Клавдия Васильевна. Именно она вызвала милицию и «Скорую» к
соседям, почуяв неладное. Но, конечно, не ее вина была, что кто-то из этих двух
служб находился на прикорме у телевизионной программы «Трудный итог», а потому
немедленно звякнул Мигало о трагическом случае на улице Полтавской. И поэтому
ноздря в ноздрю с врачами и милицией (обе бригады появились в семнадцатой
квартире практически одновременно) возник здесь и вертлявый усач с микрофоном в
зубах, а при нем – толстый крепкий парниша с глазами истинного
телеоператора-репортера: они, чудилось, видели все происходящее и спереди, и
слева, и справа, а порою даже и сзади, такими швыдкими были, и вообще,
создавалось впечатление, что глаза эти обладали способностью вращаться в
орбитах и поворачиваться радужкой внутрь. Что и говорить, в «Трудном итоге»
работали крутые, безочарованные профессионалы, видевшие-перевидевшие все на
свете. И первым проявлением этого профессионализма у них было то, что Мигало к
моменту прибытия на место съемки совершенно непостижимым образом успевал
вызнать всю подноготную о жертвах того или иного преступления, о VIP-персонах,
влипших в скандал, – словом, обо всем происшедшем. Рассказывали, что он не раз
и не два вычислял преступников даже раньше компетентных органов, в процессе
ведения репортажа! Но отнюдь не получал за это благодарность в приказе по
компании «Дубль В» вместе с именными часами от начальника нижегородского УВД,
потому что у Мигало что было в уме, то и на языке, и эти самые преступники
успевали сделать очень длинные ноги, загодя во всеуслышанье предупрежденные
болтуном-профессионалом. Однако это ничему не научило Мигало и его
осведомителей, а потому он продолжал являться в самых неожиданных местах с внезапностью
стихийного бедствия и, возбужденно дергаясь всем лицом, мгновенно начинал
репортаж. Пожалуй, Лида очнулась именно от звука его голоса, а не от запаха
нашатыря. Очнуться-то она очнулась, но головы с толстых, уютных колен Клавдии
Васильевны поднять пока не могла. Лежала, изредка смахивая набегающие слезы,
собираясь с силами, чтобы встать, и волей-неволей слушала напористый голос
Вовочки Мигало: