Шопенгауэр как лекарство - читать онлайн книгу. Автор: Ирвин Д. Ялом cтр.№ 60

Наступила тишина. Все ошеломленно молчали, не зная, что сказать. Наконец Тони очнулся и, присвистнув, сказал:

— Добро пожаловать домой, Пэм.

— Нет смысла тут сидеть, если не говорить все, что думаешь, — отозвалась Пэм.

— Ну, что скажешь, Гилл? — спросил Джулиус.

— Да… Это удар под дых. Задыхаешься, и во рту горечь. Надеюсь, этохотя бы про меня, Пэм? Погоди-погоди, ничего не говори. Я не это хотел сказать. Я знаю, ты сказала, что думаешь, и в глубине души я с тобой согласен.

— Немного подробнее об этом, Гилл, — о том, что ты согласен с Пэм, — подсказал Джулиус.

— Да, я согласен. Я мог бы сказать кое-что еще, я знаю. У меня действительно есть что сказать.

— Кому, например? — спросила Бонни.

— Хотя бы тебе - ты мне очень нравишься, Бонни.

— Очень приятно, Гилл, но это все еще не про себя.

— Ну, мне было очень приятно, когда ты назвала меня красавцем-мужчиной. И я совсем не считаю, что ты некрасивая и в подметки не годишься таким, как Ребекка. Мне всегда нравились — может быть, после тети Вэл — женщины постарше. И уж если на то пошло, у меня даже были кое-какие сальные мыслишки, когда ты пригласила меня переночевать после ссоры с Роуз.

— Так что ж ты зевал? — спросил Тони.

— Да были кое-какие проблемы…

Когда стало ясно, что Гилл не намерен распространяться дальше, Тони спросил:

— Ну, не хочешь об этих проблемах рассказать? Некоторое время Гилл сидел молча, его лысина блестела от испарины, затем, собравшись с духом, ответил:

— Хорошо, давайте, я обойду всех по порядку и расскажу, что я думаю. — Он начал со Стюарта, сидевшего по соседству с Бонни. — К тебе, Стюарт, я не испытываю ничего, кроме восхищения. Если бы у меня были дети, я был бы счастлив, если бы у них был такой врач. И то, что ты рассказал на прошлой неделе, совсем не изменило моего отношения к тебе… Ты, Ребекка — если честно, я боюсь тебя. Ты слишком правильная, слишком хорошая — в общем, без сучка без задоринки. Твои дела в Лас-Вегасе ничего не меняют — для меня ты такая же чистая и безупречная, и такая же уверенная, в себе. То ли я разволновался, то ли что, но я даже не помню, как ты попала в группу. Стюарт называет тебя фарфоровой куколкой — это правда; может быть, ты слишком хрупкая, а может, у тебя есть острые края, о которые можно обрезаться, — не знаю… Ты, Пэм, настоящий борец за правду, ты всегда говоришь, что думаешь. Ты была у нас самой умной, до того как пришел Филип — здесь он даст тебе фору. Я немного побаиваюсь вас обоих. Но я хочу сказать, Пэм, тебе нужно менять свое отношение к мужчинам. Твои друзья, конечно, наломали дров, но ведь и ты хороша — ты же ненавидишь нас, всех нас. Рубишь всех подряд — и правых, и виноватых… Филип — ты где-то там, далеко-далеко, в каком-то другом мире или… на другой планете. Ты для меня полная загадка. Интересно, у тебя когда-нибудь были друзья? Даже не могу представить, чтобы ты посидел с кем-нибудь, поболтал, раздавил бутылочку. Мне кажется, ты никогда не расслабляешься и тебе никто не нравится.Знаешь, о чем бы я хотел спросить тебя: какэтотебенескучновжизни?…Тони, я тобой восхищаюсь. Ты работаешь руками, делаешь реальные вещи, а не набиваешь цифры на машинке, как я. Мне бы хотелось, чтобы ты не стеснялся своей работы. Ну, вот, пожалуй, и все.

— Нет, не все, — возразила Ребекка и взглядом указала на Джулиуса.

— Джулиус? Он от группы, а не в группе.

— Что значит «от группы»? — спросила Ребекка.

— Не знаю, просто симпатичное выражение… хотелось блеснуть. Джулиус… он здесь для меня, для всех, он выше нас. То, как он…

— Он? — переспросил Джулиус, делая вид, что ищет кого-то в комнате. — Кто этот «он»?

— Хорошо, я хотел сказать ты, Джулиус, то, как ты переносишь болезнь… я хочу сказать, это впечатляет. Я все время думаю об этом.

Гилл замолчал. Все взгляды были по-прежнему обращены на него, но он только выдохнул с громким свистом, огляделся вокруг, словно говоря «все, больше не могу», и откинулся в кресле с видом полного изнеможения, потом вынул носовой платок и вытер лицо и лысину.

Ребекка, Стюарт, Тони и Бонни разразились единодушным: «Молодец, Гилл!», «Вот это правильно!», «Смелый шаг!», Филип и Пэм хранили молчание.

— Ну как, Гилл? Доволен? — спросил Джулиус. Гилл кивнул:

— Сегодня я превзошел самого себя. Надеюсь, никого не обидел.

— А ты, Пэм? Довольна?

— С меня хватит. Я уже поработала сегодня заводилой.

— Я хочу спросить тебя кое о чем, Гилл, — сказал Джулиус. — Давай представим себе шкалу честных признаний. На одном конце «одно очко» — это самое легкое признание, так, болтовня на лужайке; на другом «десять очков» — самое трудное и самое страшное, на которое только можно решиться. Представил?

Гилл кивнул.

— А теперь взгляни на то, что ты только сказал, и ответь — какую оценку ты бы себе поставил?

Продолжая кивать, Гилл, не задумываясь, ответил:

— Я бы поставил себе «четыре», может — «пять».

Быстро, чтобы не дать Гиллу как-нибудь перед собой оправдаться или ускользнуть от ответа, Джулиус перешел в наступление:

— А теперь скажи, Гилл, что бы ты сделал, чтобы набрать очко-другое?

— Чтобы набрать очко-другое, — без запинки ответил Гилл, — я бы сказал, что я алкоголик и каждый вечер напиваюсь до потери сознания.

Наступила жуткая тишина. Все были поражены, и Джулиус в том числе: до того как он привел Гилла в группу, тот два года лечился у него индивидуально, и ни разу — ни единого разу - Джулиус не слышал, чтобы Гилл жаловался на проблемы с алкоголем. Как это могло случиться? Джулиус всегда безгранично верил своим клиентам, он был одним из тех неисправимых оптимистов, которых совершенно выводит из себя малейшее двуличие. Пол заходил у него под ногами. Как он ни бился, новый Гилл никак не укладывался у него в голове. Пока он мысленно ругал себя за наивность, в который раз удивляясь внешней обманчивости жизни, общее настроение группы успело перемениться, и на место ошеломленного недоверия пришла мрачная агрессия.

— Не может быть, Гилл, ты шутишь!

— Не верю. Как ты мог столько времени это от нас скрывать?

— Да ты никогда не пил со мной, даже пиво. О чем ты говоришь?

— Черт побери. Как подумаю, что ты все это время водил нас за нос. Сколько же времени мы потеряли зря.

— Что за шуточки? Значит, все это было вранье? Все твои басни про Роуз — какая она стерва, как отказывается спать с тобой, не хочет иметь детей — все это сказки? И ты ни слова не сказал про главное — что ты пьешь?

Едва опомнившись, Джулиус мгновенно понял, что нужно делать. Главное правило, которому он всегда учил своих студентов, гласило: Член группы никогда не должен страдать от собственных признаний. Наоборот, его смелость должна только вознаграждаться и поддерживаться.