– Вы не понимаете, не понимаете! – отчаянно
твердил Робер. – Три смерти подряд – и все умершие так или иначе были
связаны с вами… Пойдут разговоры… непременно пойдут. И если вы женитесь на моей
вдове, как мы и договаривались… я не хочу, чтобы Викки стала женой человека,
имя которого запятнано подозрениями в убийствах! Я привязался к ней, я хочу,
чтобы она была не просто хорошо обеспечена, но и счастлива, особенно теперь,
когда она беременна. Я гораздо лучше знаю ее, чем прежде, и боюсь, что она и
сама не захочет выйти за вас, особенно если все же восприняла всерьез слова
сторожа, а главное, если потом, когда дойдет черед до меня, вы оставите хоть
малейший след… Я теперь не верю, что мою смерть вы сумеете устроить чисто. А
ведь это было непременным условием нашей сделки!
– Послушайте, Ламартин, – примирительно сказал
Никита, – но ведь мы можем расторгнуть наш уговор. Неужели вы думаете, что
я буду принуждать вас… может быть, вы все же найдете в себе силы потерпеть и
дожить то, что предопределено?.. Гизо говорил, что срок, отпущенный вам, скоро
истечет, вам остался максимум год. Простите, что напоминаю вам, но ведь вы и
сами это знаете. Гизо уверял, что с помощью морфия он сможет облегчить ваши
мучения.
– Вы с ума сошли! – с болью выдохнул Робер. –
Вы не знаете, что каждый день жизни для меня – это ад. Вы даже не можете
вообразить тех болей, которые я терплю. Морфий? Да ведь я живу только на нем. И
с каждым днем мне нужна все большая доза. Да, я богат, я могу тратить на
наркотики какие угодно деньги, но я… я боюсь превратиться в наркомана, потерять
человеческий облик, а я нахожусь на грани этого, когда начинаются приступы. Я
жду смерти, как свидания с возлюбленной женщиной, а вы говорите – расторгнуть
договор! Как можно говорить об этом! Вам известно, что я готов исполнить его
немедленно, хоть сейчас! Но вы… вы повели себя неосторожно! Вы поставили под
удар будущее моей жены, моего ребенка! А ведь вы обещали…
– Успокойтесь, Ламартин, – в голосе Никиты
прозвучало нетерпение. – К несчастью, обстоятельства сложились так, что мы
вынуждены немного повременить. Повторяю – немного! Вы правы: должно пройти
какое-то время между кончиной Виктора Ивановича и вашей. Прежде всего для того,
чтобы ни о чем не волновалась Вика. Но… но, говоря так, я забочусь вовсе не о
том, чтобы заполучить вашу вдову в качестве богатой невесты, поверьте. Я… я
должен вам признаться, что не смогу жениться на Вике. Простите меня.
– То есть как? – с изумлением спросил мой
муж. – Это еще что за новости, Шершнефф? Да ведь я… ведь я согласился на
эту авантюру с браком только ради вас! Ведь это вы умоляли меня сделать
напоследок доброе дело: жениться на девушке, которую погубила любовь к вам! Вы
убедили, что это будет лучшей формой благодарности вам за спасение моей жизни и
за мою грядущую смерть, вы убедили меня, что я совершу благое дело, если сделаю
ее богатой, верну ей потерянную веру в себя. И вы не соглашались никак иначе
принять от меня деньги, ваш гонорар за мою смерть, как только в качестве
приданого за мою вдову. А теперь… что это значит? Почему вы хотите взять назад
свое слово?
Несколько мгновений Никита молчал, а потом горько произнес:
– Я не хочу отрекаться от своего слова, но я вынужден
это сделать. Вы не знаете, Ламартин, и, будь на то моя воля, вы не узнали бы
никогда, но… так сложились обстоятельства, что я вынужден признаться сейчас. Я
не смогу жениться на Вике, потому что я уже женат.
– Если вы имеете в виду вечную верность мертвой,
то… – начал было мой муж, но Никита перебил его:
– Оставьте в покое мои отношения с Анной! Увы, я женат
на вполне живой и реальной женщине. Вы видели ее в моей приемной. Это моя
секретарша Анастази, Настя Вышеславцева.
– Что? – выдохнул мой муж. – Вы с ума сошли?
Я не могу… не могу поверить! Но ведь это… эта…