Фридл - читать онлайн книгу. Автор: Елена Григорьевна Макарова cтр.№ 101

Что же там дают?

«Советский рай»!

Это тот самый зал, около Академии художеств? У Стромовского парка? Там, где живут огромные старые вязы с переплетающимися корнями? Ты был там, ты их видел?

Фридл, я хоть и не одичалый, но еврей. На Стромовке чуть ли не на каждом углу стоит щит с предупредительной надписью: «Евреям вход запрещен». Однако триста тысяч расово чистых посетили «Советский рай» за один месяц. Экспозцию привезли из Берлина. Это я прочел в газете. Каталог привез. Завтра покажу.

Почему не сегодня?

Потому что на сегодня у меня другие планы.

Какие?

Спать.

Спи, а я посмотрю картинки. Там есть картинки?

Есть, там все есть… – бормочет Павел, уплывая в сон.

Расстрельная камера в подвале ГПУ.

«За железной дверью этой камеры смерти, по показаниям одного попавшего в плен комиссара, были расстреляны ГПУ за шесть лет почти 5000 человек.

Камера облицована кафелем. Приговоренных к смерти заводят внутрь и убивают выстрелом в затылок. Труп оттаскивают в сторону, шлангом смывают кровь с кафеля, вентилятор обеспечивает свежий воздух, чтобы следующий приговоренный не потерял сознание от запаха крови; он должен до последней минуты оставаться в сознании.

В другой камере, еще более тесной, выбивают признания; в ней заключенные вынуждены часами стоять на коленях. Если они выпрямляются, то ударяются о потолок, звучит сирена и включается прожектор, который светит им прямо в глаза. Если они садятся на узкое сиденье, то получают удар электрическим током, который заставляет их снова вскочить. Деревянный шип у двери постоянно давит заключенному в живот.

Однако самый жестокий инструмент террора ГПУ – это лагеря, где гибнут миллионы невинных людей.

Все начинается с доноса, часто внутри собственной семьи; ночью ГПУ стучит в дверь и забирает жертву. У человека, изнуренного бесчисленными допросами, с помощью пыток выбывают признание. Вне зависимости от приговора его отправляют в лагерь.

В лагере заключенных набивают в тесные бараки. За малейшее нарушение накладываются ужасные наказания, например заключение в темную ледяную камеру. Постоянное перенапряжение сил, недостаток еды и отсутствие медицинской помощи приводят к тяжелым заболеваниям. Больной заключенный переводится на голодную норму, чтобы ускорить смерть; неполноценная рабочая сила ГПУ не интересует, она подлежит быстрому устранению».

Какой ужас…

А Павел спит себе. Наверное, он этого не читал.

«Еврей Маркс-Мордехай изобретатель марксизма. Нынешнее Советское государство есть не что иное, как практическая реализация еврейского изобретения.

Между обоими историческими фактами лежит собственно большевистская революция, с помощью которой еврейство истребило лучшие силы Востока, чтобы стать абсолютным властителем региона, опираясь на который оно надеялось со временем достичь мирового господства. Для этого надо было, чтобы в 1917–1921 гг., по данным ГПУ, около двух миллионов человек погибли от рук палачей.

Однако непосредственным следствием этой революции были периоды ужасного голода, потребовавшего между 1917–1934 гг. 19 миллионов жертв. Всего вследствие развязанной евреями революции потеряли свои жизни более 21 миллиона человек.

Еврейский большевизм использовал полученные в свое распоряжение богатства для создания армии, которая и осуществила тотальную революцию. Население евреев не волновало, оно должно прозябать в нищете.

Тот, кто будет искать виновных, обязательно повсюду наткнется на евреев. Разве не показательно, что слово “антисемит” в Советском государстве числится одним из самых тяжелых обвинений?

Один взгляд на статистику евреизации высших государственных ведомств Советского Союза все объясняет. Едва ли не все министерства, называющиеся согласно большевистской терминологии “народные комиссариаты”, управляются почти исключительно евреями.

Тем, что Советское государство есть порождение еврейства, легко объяснить и жестокую эксплуатацию рабочей энергии населения, которое безжалостно приносится в жертву целям еврейской мировой революции».

Кто подарил тебе это сокровище? – спрашиваю я Павла, и он отвечает, не открывая глаз:

Чешские друзья.

Что еще за чешские друзья?

Павел просыпается, смотрит на меня из-под локтя.

Мы с Отто помогли им проявить кое-какие снимки в еврейской общине.

Что же они думают про «Советский рай»?

Что это немецкая агитка.

Агитка? Но там же фотографии, документы, что может быть правдивей?

Фридл, ну что ты, на самом деле, мои друзья-чехи не дураки и не антисемиты. Они помогают сопротивлению. Наш народ для немцев уже не существует.

Наш – это какой?

Чешский, какой еще.

В Терезине Павел будет членом чешской подпольной организации, состоящей, понятно, из евреев. Смысл ее деятельности мне так и остался неясен. А я буду заниматься рисованием с мальчиками, чьих отцов расстреляли в Берлине у них на глазах. За попытку сорвать выставку «Советский рай».

«Я сплю на досках при свете свечном.

Но время придет, и увижу в упор,

Что был я всего лишь маленьким существом,

Таким же крохотным, как этот хор

Из тридцати тысяч жизней,

Замолкших тут.

Однажды воскреснут на милой Стромовке они,

Поднимут холодные веки,

Глянут во все глаза на текущие дни

И снова уснут

Навеки».

Госпожа Брандейсова, вам нравятся мои стихи?

С Ганушем Гахенбургом мы встретимся скоро. Но не «там, вдалеке, где детство уснуло сладко на узеньких тропках Стромовского парка…», а в детском доме для мальчиков.

Павел, проснись, – трясу я его за плечи, но он не шевелится. – Павел!

Что случилось? – спрашивает он, не открывая глаз.

В том-то и дело, что ничего.

Так это же хорошо, когда ничего не случается. По крайней мере, ничего плохого.

Надоело мне все! И еще эти индюки…

Тогда едем в Гронов. Увидишь людей, запросишься к индюкам.

На подходе к дому нас остановил полицейский с повесткой в руках. «Павел Брандейс? Распишитесь о получении».

Трудовой лагерь. В шесть утра быть с вещами на перроне.

Когда?

Завтра.

А если бы мы остались в Ждарках? Кто бы нашел нас на этом богом забытом хуторе? Книтлы могли бы сдать нас, но вряд ли. Если бы за нами не пришли, они бы не стали доносить.