Мы над собой не властны - читать онлайн книгу. Автор: Мэтью Томас cтр.№ 39

Утром, заварив себе чаю, Эйлин принялась за работу. Отмыла сковородки и кастрюли, протерла кухонный стол и дверцы шкафчиков, прошлась шваброй по полу — но обычное удовлетворение при виде чистой до блеска кухни не приходило. Как можно столько лет терпеть этот обшарпанный линолеум? Обои кое-где вздулись пузырями. Оконные рамы так разболтались, что стекла постоянно дребезжат, словно расшатанные зубы. В столовой ей чуть-чуть полегчало. Эйлин прошлась тряпкой по изгибам парадной мебели, вдыхая немного терпкий запах моющего средства, а потом вдруг заметила потемневшую раму огромного зеркала во всю стену — и больше уже ни о чем другом не могла думать. В ванной комнате ей бросились в глаза черные пятна по краям ванны — там, где откололась эмаль.

Неужели гости заметили все это? Обратили они внимание на коврик возле дивана, который так и не удалось до конца отчистить? Разглядели следы гнили на трюмо? Ей представилось, как кто-нибудь из гостей берет в руки статуэтку и видит под ней слой пыли.

Спустившись в подвал, Эйлин принялась за комнату для стирки. Надо будет поговорить с Брендой об оставленных в сушилке простынях и о том, что Эйлин вечно приходится выбрасывать за ней пустые коробки из-под порошка. Все эти досадные мелочи отравляют жизнь.

Закончив с комнатой для стирки, Эйлин перешла в кладовку. Разбирая вещи на полках, она сделала себе мысленную заметку на память — поговорить с Донни, чтобы не разбрасывал инструменты где попало. Затем настала очередь обшитого кедровой доской чулана для одежды. На этот раз Эйлин обругала саму себя за беспечность: недосмотрела, и несколько любимых свитеров проела моль. Вернувшись в ванную, Эйлин принялась вычищать грязь между кафельными плитками, а когда подняла голову, в дверях увидела Эда. За его спиной топтался Коннелл. Оба были в воскресных костюмах.

— Куда вы собрались? — удивилась Эйлин.

— Слушать мессу, — ответил Эд. — Как обычно в воскресенье.

— А который час?

— Без четверти пять, — сказал Коннелл.

Эйлин пропустила все службы, кроме вечерни! Муж и сын смотрели на нее как-то странно. Эйлин опустила глаза. Собственные руки в резиновых перчатках показались ей чужими. Правая сжимала крошащуюся от старости зеленую губку.

— Подождите меня!

Эйлин рывком стащила перчатки и закрылась в ванной, чтобы наскоро привести себя в порядок.

Коннелл смертельно боялся той минуты, когда учитель выходит из класса, оставляя его на растерзание одноклассникам. И вот на уроке географии миссис Эрлих отправилась в уборную, а Лору Холлис поставила у доски — записывать фамилии тех, кто плохо себя ведет. Коннелл примерно представлял, что сейчас будет. На этот раз Пит Макколи подбежал к доске, схватил тряпку и швырнул в Коннелла. Правда, промахнулся. Зато с задней парты бросили карандаш, потом другой и на этот раз попали по затылку. Коннелл не повернул головы. Хохот в классе гремел, как ставни на ураганном ветру. Даже приятели Коннелла — такие же, как он, зубрилы и чудики — немножко подхихикивали. Лора никого не записывала, а Хуан Кастро стоял на стреме у двери. Пит подобрал тряпку и припечатал Коннеллу к спине. Тот потом так и не смог оттереть меловое пятно с форменного пиджака.

А раньше он дружил с этими ребятами. Они по большей части жили в многоквартирных домах, так что им очень пригождался его двор. Там было их место встречи, там они оставляли свои велосипеды. Коннелл ходил вместе с ними тырить освежитель дыхания в универмаге «Вулворт». Сам не воровал, только стоял рядом и жутко нервничал — вдруг охранник их поймает. Выскочив за дверь, мальчишки тут же начинали пшикать освежителем в широко раскрытые рты, выпендриваясь, точно это какой-то наркотик. Освежитель якобы нужен был для свиданий с девочками. Шейн Данн и Пит Макколи заявляли, будто уже занимались сексом, и Коннелл не видел оснований им не верить. Каждое лето при отъезде из летнего лагеря Детской католической организации в автобусе была хоть одна беременная семи-восьмиклассница.

А в четвертом классе случилось происшествие, изменившее всю его жизнь. Как-то весной вся компания отправилась в парк на Семьдесят восьмой улице помогать старшему брату Хуана — у него там была назначена разборка. Коннелл опомниться не успел, как уже шел вместе с одноклассниками в шеренге парней постарше, а навстречу двигалась другая такая же шеренга. Рядом кто-то вытащил нож. Коннелл продолжал идти вперед, словно под гипнозом, хотя был совершенно уверен, что его порежут в общей свалке. Тут раздался вой полицейской сирены. Дальше Коннелл воспринимал происходящее как в замедленной съемке. Он отчетливо понимал, что в конце концов его арестуют и все его будущее рухнет. Строй рассыпался. Они с друзьями успели добежать до великов и помчались по Тридцать четвертой авеню к дому. Коннелл бешено крутил педали, сердце бухало в груди, словно за ними гнался крокодил, норовя цапнуть за пятку.

После этого Коннелл стал общаться с другими заучками из маткружка. Начиная с пятого класса он получал за контрольные не меньше девяноста пяти баллов из ста. Дважды побеждал на турнире по математике, один раз — по английскому, один раз по естественным наукам. Он не хвастался своими достижениями, как Элберт Лим, не тыкал другим в нос их ошибками, как Джон Ын, и все равно его дружно травили. Быть может, потому, что он сидел неподвижно, как деревянный солдатик, и не оборачивался. Не отвечал, если на уроке его окликали, — не хотел сердить учителей. И больше не давал списывать. К тому же он был толстый. Сам не заметил, как в третьем классе начал толстеть. К восьмому подрос сантиметров на десять, и жир постепенно замещали твердые мускулы, но это было уже не важно: он жирдяй, и точка. Хуже того — он единственный из всего класса поступил в лучшую католическую старшую школу в городе. Наверное, сто лет пройдет, пока ему доведется поцеловаться с девчонкой. Ровесники в нем как будто чуют что-то не то. Раньше, когда становилось особенно плохо, он разговаривал с отцом. А теперь просто спускается в подвал и выжимает штангу.

На большой перемене он при всякой возможности шел в церковь помогать на панихиде, — лишь бы увильнуть от школьной столовой. Все равно он теперь не обедал. А если приходилось, потом вызывал у себя рвоту. Хотел себе литые мускулы, без грамма жира, как у коллекционных фигурок супергероев.

В узком пространстве церкви с высокими сводами из темноты выступал только освещенный алтарь, особенно ковчег со Святыми Дарами. Коннеллу нравилось рассматривать лица прихожан. Он был самым лучшим служкой — приходил всегда первым, а службу знал не хуже священника. Он не переминался с ноги на ногу, как другие мальчики. Стоял истуканом, держа в руках тяжелую книгу. Судорогу в сведенных от усталости руках и ногах он посвящал Господу как некую жертву.

Физкультуру он ненавидел, хотя был довольно спортивным и в дни соревнований в кои-то веки мог пригодиться команде. Главный кошмар — необходимость переодеваться к уроку. Какой-то неведомый садист решил, что ученики должны надевать физкультурную форму под школьную одежду, и таким образом начало урока превращалось в своеобразную пародию на стриптиз. Они раздевались прямо в зале, при всех, — мальчики у одной стенки, девочки у другой. Коннелл старался даже не смотреть в сторону девочек, а то, если другие мальчишки заметят, умрешь от позора. Вниз или по сторонам глядеть тоже нельзя — назовут голубым. Поэтому он смотрел в потолок — почти такой же высокий, как в церкви, — и на окна под самым потолком, на уровне земли. Их держали всегда открытыми, из-за чего внешний мир там, снаружи, казался мучительно близким.