Подонок в вашей голове. Избавьтесь от пожирателя вашего счастья! - читать онлайн книгу. Автор: Дэн Хэррис cтр.№ 42

Потом я говорю ему о том возбужденном состоянии, в которое попал два дня назад. И он снова говорит, что в этом нет ничего особенного. Такое много с кем бывает.

Однако он убеждает меня, что неприятности и спады в практике неизбежны. Нет ничего удивительного в том, что можно за час перейти от благодати к подавленности. Он уверяет, что с опытом эти взлеты и падения будут не такими сильными. Я поднимаюсь, чтобы уйти. Меня утешает мысль, что я иду проторенной дорогой. Люди занимаются этим уже 2500 лет.

Когда я иду к двери, он кричит мне в спину, что я слишком быстро двигаюсь. «Вы недостаточно осознанны», – говорит он. Как спортивный тренер он наставляет меня, пытается улучшить мою игру и советует быть внимательнее к простым вещам вроде открывания дверей. «Это очень важно!»

Интересно, мое растущее уважение к Гольдштейну – это форма стокгольмского синдрома [37] ? Или этот человек настоящий гений? Когда я стою возле его кабинета в лучах солнца, снова прилетает колибри.

Через час или около того у нас занятие, на котором задают вопросы. Женщина с волосами медного цвета в переднем ряду задает вопрос, о котором я давно думаю: «Если просветление существует, где все эти просветленные люди?»

Это вызывает смех у всех, включая Гольдштейна, который обещает все объяснить сегодня вечером на занятии дхармы.

Вот этого я жду с нетерпением. С самого начала ретрита он постоянно бросался словами вроде «освобождение», «пробуждение» и «понимание». Но возможна ли эта хваленая трансформация? Если да, то каким образом? И как она должна выглядеть? В старинных буддийских текстах люди просветляются направо и налево. Их огромная толпа – в ней даже семилетние дети. У Будды целый словарь для описания просветления: «истина», «за горизонтом», «то, что очень трудно разглядеть», «удивительное состояние», «остров» и тому подобное. Смысл всех этих слов пока еще мне непонятен.

В 7 часов вечера приходит время большого шоу. Мы собрались в зале. Джозеф наконец объяснит нам, что такое просветление.

Он начинает с признания, что для «обывателей» – то есть всех за исключением монахов – сама мысль о конце страстного желания кажется недостижимой. «Можем ли мы хотя бы представить себе разум, свободный от желаний? Думаю, большинство из нас лучше понимают смысл знаменитой молитвы святого Августина: „Милостивый Боже, сделай меня непорочным, только не сейчас“».

Раздается смех, но Гольдштейн немедленно переходит к совершенно серьезному описанию различных шагов, ведущих к «непреложной свободе разума, полному избавлению от желаний без следа». Это описание похоже на самую хитроумную видеоигру.

Все начинается, когда медитирующий становится предельно сосредоточен и когда он может держать в поле зрения по-настоящему огромное число объектов. Это как мои образы спинаптицаколено, только чудовищных размеров. Ты видишь, как быстро меняются объекты, и ничто не кажется тебе стабильным. Якобы плавное движение на экране распадается на 24 кадра в секунду. Вселенная становится громадой причин и условий.

С этого момента, как рассказывает Гольдштейн, на пути появляются моменты ужаса, великого блаженства, падения, ловушки и обходные пути. В конце концов человек приходит к настоящей цели буддистской медитации: пониманию того, что личность, которую мы принимаем за основу нашей жизни, является лишь иллюзией. Настоящие суперспособности заключаются не только в усмирении эго, но и в понимании того, что эго вообще не существует. Закрой глаза и посмотри на него, и ты не найдешь никакого осязаемого «я». Так что в моем примере спинаптицаколено, на более продвинутом уровне я сумел бы увидеть, что не только реальность не является такой цельной, какой кажется. Это же касается и того «я», которое на нее смотрит. «Когда крепкая и устойчивая точка отсчета, называемая личностью, сдвинута, – говорит Гольдштейн из передней части зала, – это Ниббана». Иллюзия существования этой точки, согласно буддизму, – и есть источник наших негативных эмоций, таких как жадность, ненависть и сомнение относительно «природы реальности», ведь мы являемся чем-то большим, чем собственное эго, частью чего-то целого. Как только «я» представляется нереальным, эти эмоции выходят из разума и медитирующий становится «совершенным».

Звучит круто, думаю я, но когда он заканчивает, я понимаю, что он так и не ответил на некоторые из важных для меня вопросов. Если просветление – такая редкая и сложная штука, зачем вообще пытаться? А просветлен ли сам Гольдштейн? Если нет, то на чем основывается его собственная вера в это? Как выглядят просветленные существа? Нирвана/Ниббана – это магическое состояние? Или место? Если я откажусь от личности, вернусь ли я потом к своей обычной жизни или мне больше не придется надевать штаны по утрам?

Буддисты очевидно сделали практичную и хорошо работающую систему, которая обезоруживат голос в голове. Но вершина этого учения – обещание магического перевоплощения – кажется мне слишком умилительной. Ладно, я верю, что в ненадежном и изменчивом мире ничто не подарит мне постоянного счастья. Но тогда как же с этой задачей должно справиться просветление, которого почти никто не может достичь?

Когда занятие заканчивается, в каком-то маленьком бунтарском порыве я иду в обеденный зал и набрасываюсь на рисовые пирожные.

День девятый

На утренней встрече для вопросов Гольдштейн реабилитируется с помощью своего чувства юмора. Призывая нас не расслабляться в последние часы ретрита, он говорит: «Они как десерт. Возможно, просто не тот десерт, который Вы заказывали».

Доказывая свою точку зрения, он говорит то, что застревает у меня поперек горла. Он говорит нам не тратить много времени на раздумья, что делать после ретрита. Это просто мысли, говорит он. Его слова заставляют меня впервые поднять руку. Из самого дальнего конца гулкого зала, в режиме «вопрос репортера» своим слишком громким голосом, который ни на йоту не пострадал от долгого молчания, я спрашиваю: «Как Вы можете советовать не беспокоиться о вещах, которые нужно сделать, когда мы вернемся к обычной жизни? Если я опаздываю на самолет, это проблема. Это не лишние мысли».

Он признает, что это резонно. «Но когда Вы понимаете, что в семнадцатый раз прокручиваете в голове сценарий поездки в аэропорт, возможно, Вам следует задать себе вопрос: Нужно ли это?»

Его ответ настолько хорош, что я невольно падаю на свой стул и улыбаюсь.

«Нужно ли это?» Это простое и стройное дополнение к моему девизу «платы за безопасность». Можно и волноваться, и планировать, говорит он – но только пока это необходимо. Я провел большую части жизни в попытках найти равновесие между своей склонностью думать слишком много и желанием утихомирить разум. И вот одной фразой Гольдштейн вооружил меня очень сильным инструментом подавления этого импульса.

Вхождение в постоянное присутствие, а также метта-рыдания были самыми драматическими моментами моего ретрита, но последняя фраза Гольдштейна определенно стала самым ценным открытием этого выезда.