В этой деревушке мы купили еще двух ослов – для Маркуса и
Йенса. Долгая жизнь в подземельях не пошла тюремщику впрок, он едва волочил
ноги.
Не было никакого смысла пытаться скрыть наше продвижение.
Жители селений, мимо которых мы проходили, крестьяне на полях,
останавливающиеся чтобы перевести дух и провожающие нас взглядом, пастухи,
охраняющие козьи стада, – всех не подкупишь.
Я шел рядом с ослом, на котором восседал Антуан. Выставив вперед
длинные ноги, летун озирал окрестности, временами разражаясь приступом кашля.
Казалось, что никакие сомнения и страхи его не гнетут.
– Антуан… – тихонько позвал я. – У тебя случалось такое, что
ты стремишься к какой-то цели, преодолеваешь препятствия, но когда добиваешься
своего – радости не испытываешь?
– А кто сказал, что в конце пути будет радость? – Антуан
достал из кармана платок, стал аккуратно завязывать на голове, прикрывая от
солнца лысину.
– Но если стремишься к чему-то – значит, хочешь хорошего.
Разве не так?
– Всю жизнь я мечтал летать, – ответил Антуан. – Это мое
счастье, но не радость. Радость – глоток воды в жаркий день, уютное кресло
вечером после тяжелой работы, долгая беседа, когда ты истосковался по умному
собеседнику. Счастье – совсем другое. Путешественник счастлив, поднявшись на
высокую гору. Но он не радуется, он знает, что ему предстоит долгий и тяжкий
обратный путь. Радость – это итог. Счастье – это путь.
– Я не о том, Антуан! Бывало так, что ты сделал все, как
хотелось, но понимал – это неправильно?
– Вот ты о чем… – Антуан окинул меня насмешливым взглядом. –
Чтобы добиться чего-либо, человек должен захотеть. Небо жило в моих мечтах
задолго до того, как я впервые сел в планёр. Я грезил небом, парил над
облаками, птицы летели рядом со мной, а друзья махали руками с земли –
крошечные, будто песчинки на морском берегу. Я еще не летел, но я уже был в
небе. Крылья росли во мне. Мой первый полет стал счастьем, но не радостью.
Продолжением корней, стеблем, поднявшимся к небу. И так во всем, Ильмар. Ты
выбираешь путь. Строишь свой корабль, сеешь хлеб, видишь лицо любимой, говоришь
с друзьями – вначале в своей душе. Ты еще не понимаешь, что тянет тебя вдаль.
Но где-то в твоей душе плотники строят будущий дом, а друзья говорят несказанные
слова. Зерно не знает, что ему суждено стать стеблем. Даже в зерне живет цель,
но из тернового зерна вырастает лишь терн, а из зернышка кедра – кедр. Человек
же все решает сам. Он думает, что строит дом, а он всего-то строит себя! Он
думает, что добивается успеха, а он лишь заставляет сорняк превратиться в
хлебный колос. Но если ты никогда не видел колоса – как ты отличишь его от
пустой травы? Я знал человека, он строил дом. Он жил в маленькой деревне,
честно и тяжко трудился, но однажды нежданное наследство дало ему возможность
осуществить свою мечту. «Я построю дом, который будет лучшим домом под
солнцем!» – сказал он. И он строил дом, оглядываясь на окрестные хижины.
Огромный дом из лучшего дерева, с самым крепким тростником на крыше, с самыми
большими окнами, затянутыми слюдой, с самым большим и теплым отхожим местом во
дворе. Соседи в восхищении смотрели на него, не понимая, что он построил всего
лишь большую хижину. Я был у него в гостях, сидел за его столом и думал лишь
одно – только бы хозяин не решил посетить город! Ведь тогда он поймет, что
стены строят из камня, крышу кроют черепицей, в окна вставляют стекла. Он
оглянется на построенный дом – и поймет, что это лишь хижина. «Есть ли такие
дома в городе?» – спросил он меня. В глазах его было беспокойство. И я ответил
«нет». Но потом я узнал, что он все-таки поехал в город…
Я не спрашивал, что стало со строителем – если он был на
самом деле, если Антуан не выдумал его в один миг, отвечая на мой вопрос. Но
Антуан, помолчав, продолжил:
– Когда человек ставит неслыханную цель – он всегда рискует
ошибиться. Ему не с чем сравнивать. Он может не понять того голоса, что звучал
в нем. Голоса духа, оплодотворяющего разум. Так и строитель из безвестной
деревни: он хотел стать кедром, но стал лишь терном. Стремился к большему, чем
мог сделать. Но разве его труд был напрасен? Если кто-то другой захочет
возвести дом – он уже не примется строить большую хижину. Он спустится с диких
гор, пройдет шумными городами. И вернувшись домой, вначале заложит фундамент из
камня.
– Трудно строить из камня, Антуан.
– Строить всегда трудно, – сказал он. – Когда ты голоден и
тебе нужно поле, ты выжигаешь лес. Становишься огнем – и вековые деревья вмиг
превращаются в золу. Но наступает день, когда ты понимаешь – тебе нужны
деревья. Строить дом, топить очаг, укрываться от зноя. И ты сажаешь лес. День
за днем, год за годом. Зная, что при твоей жизни лес не поднимется. У тебя есть
цель, но ты ее никогда не достигнешь. Ты можешь думать лишь о тех, кто придет
за тобой. Становишься одним целым со всем миром, с прошлым и будущим. Ты
отказываешься от радости ради счастья. Ильмар, ты замечал, как часто мы путаем
радость и счастье? Говорим об одном, а хотим совсем другого. Мать гордо
говорит, что ребенок – ее главная радость, а сама выплакивает глаза у колыбели,
когда младенец болеет; ругает дитя, когда оно шалит; сокрушается, когда ее чадо
вырастает и перестает слушаться. А ведь ребенок не радость, а счастье! Поэт
говорит, что стихосложение – его радость, а сам не спит ночами, ища
единственное нужное слово; курит гашиш, потеряв вдохновение; мечется от женщины
к женщине, пытаясь понять, что же такое любовь. А ведь написать строки, которые
переживут века, – это тоже не радость, это всего лишь счастье! Садовник в своем
саду, живописец у полотна, моряк у штурвала – это вовсе не радость! И человек
мечется, не понимая, где же грезившаяся ему радость. Боясь понять, что счастье
не равноценно радости. Что нельзя их путать, как нельзя путать Слово, владеющее
мертвым, и слово, что говорят живым!
Я споткнулся и схватился за Антуана, чтобы не упасть.
– Совсем я тебя уморил? – спросил летун.
– Нет, Антуан.
Я боялся посмотреть ему в глаза. Оторвать взгляд от пыльной
дороги, которой, быть может, ступал и сам Искупитель.
– На меня порой находит. – Антуан засмеялся. – Наш добрый
лекарь уже полвека насмешничает над страстью вещать, но, видно, это
неистребимо.
– Спасибо тебе, – сказал я.
Маркус, чей ослик трусил впереди, оглянулся.
Мальчик, желающий счастья для всех, ободряюще кивнул нам.
Я улыбнулся ему в ответ.
А потом огляделся – будто впервые. Будто шел до того с
завязанными глазами, как в каменных катакомбах Урбиса перед встречей с Пасынком
Божьим.
Прозрачная голубизна – шатер неба над головой. Колышущееся
марево – недостижимый горизонт перед глазами. Сухая холмистая равнина, пыльная
дорога – под ногами.
Тысячи лет.
Люди, тянущие плуг. Люди, строящие дома. Люди, растящие
детей.