И обнаружили, что Маркус бьется в руках двух крепких
мужиков. Еще два стояли рядом, готовые к драке. Увидев наконец-то меня, Маркус
дергаться перестал и застыл от удивления.
Вся баня взирала на нас.
Повторять удачное обвинение сейчас было уже поздно. Тем
более что один из держащих Маркуса что-то крикнул по-мадьярски – и Петер
перевел:
– Этот мальчик – вор…
Что же он мог украсть-то, интересно… Фартук с кого содрать?
Фартук…
Самое неудобное в драке, когда ты голый, что нечего в руку
взять. А драться сейчас придется…
Я сорвал с себя фартук – он был мокрый и легко скрутился
жгутом. Прежде чем оторопевшие мадьяры сообразили, в чем дело, я шагнул вперед
и будто плеткой огрел одного из врагов по лицу. Тот вскрикнул, отпуская
мальчишку, прижал ладони к щеке, где уже вздувалась красная полоса. Ключ,
привязанный к фартуку, превратил его в хорошее оружие, вроде руссийской
нагайки.
Ну вот, а ты недоумевал, Пивичко, для чего в бане нужен
фартук!
Маркус извернулся и пнул второго державшего его мадьяра.
Прямо по фартуку. На сторонний взгляд удар казался несильным, но я узнал
коварные движения руссийского або. Мадьяр тихо застонал и сел, Маркус вырвался
и юркнул ко мне за спину.
– А ну прочь с дороги! – завопил я, надвигаясь на оставшихся
противников. Те, надо им отдать должное, расступаться не собирались – выставили
вперед кулаки и изготовились к схватке. Да и двое сраженных уже приходили в
себя.
Но тут из коридора, ведущего в массажную, вырвался Арнольд.
То ли он вообще удивляться не умел, то ли загодя узнал мой голос – с
недрогнувшим лицом подлетел к нападавшим, сгреб тех двоих, что были на ногах, и
зашвырнул в бассейн. В горячий. Пролетели они не меньше чем по три метра, и
выглядело это столь нравоучительно, что все остальные мадьяры немедленно
раздумали выбираться из бассейнов и вмешиваться в чужие проблемы.
– Идем! – мрачно сказал Арнольд. Подозрительно глянул на
Петера, и я торопливо сказал:
– Это наш!
Рукоплесканиями нас не провожали, но и в погоню никто не
кинулся. Уже когда мы, стараясь не поскользнуться, выбегали из зала, дверь
газовой каморы раскрылась, и оттуда, головой вперед, вылетел изрядно помятый
мужчина. Приземлившись на мокрый каменный пол, он закружился волчком, да так и
въехал в бассейн. Арнольд тоже успел его углядеть – и проревел:
– Свинья! Ты меня продал!
Кое-как вынырнувший кузен глянул на Арнольда, изменился
лицом и торопливо ушел под воду. Я схватил офицера за руку:
– Стой, не время!
Руку мою Арнольд стряхнул, но спорить не стал. И мы, не
задерживаясь, бросились к будкам с одеждой.
Может, и зря мы отпустили двуколку, но и без того наш
сегодняшний кучер навидался странного. Еще бы ему не хватало увидеть, как из
«Рудаша» выскочили четверо впопыхах одетых, мокрых, озирающихся человека!
– За мной! – крикнул Петер, кидаясь не к дороге, как я
ожидал, а на тропинку парка, раскинувшегося рядом с «Рудашем».
Мне его мысль понравилась. Пока поймаем экипаж… да и лишний
след опять же. Лучше уж пешком дойти, не так тут далеко…
И мы двинулись от бани, стараясь не мешкать, но сохранять
вместе с тем спокойный вид.
– Как ты выбрался из Урбиса, вор? – спросил Арнольд,
подозрительно поглядывая на меня. Обращение меня задело, но поддерживать его
тон я не стал:
– Убежал.
– Невозможно бежать из церковных застенков.
Так я и думал, непременно будут подозрения…
– Невозможно, но я убежал.
– Куда мы идем?
– В гостиницу «Геллерт». Там наш… наши друзья.
– Какие еще друзья? – с сомнением спросил Арнольд.
И вот тут я не выдержал, посмотрел на него и сказал:
– Да уж не такие, что вместо помощи пытались Маркуса
схватить.
Арнольд открыл было рот для ответного выпада… но смолчал. И
только через минуту, прошедшую в полном молчании, процедил сквозь зубы:
– Моя вина. Но я не ждал, что кузен Герберт меня выдаст. Мы
всегда были с ним близки, он многим мне обязан… моя собственность в этих краях
под его управлением, понимаешь?
Я чуть не рассмеялся. Это ведь не достоинство, это
недостаток! Как он понять не может? Все равно что рассчитывать, будто должник
тебя от Стражи укроет. Да напротив, выдаст радостно и тем от долгов избавится!
Похоже, Арнольд, как многие большие и сильные люди, сохранил
в себе изрядную долю наивности. И не избавился от нее даже на службе, охотясь
за ворами и душегубами. Удивляться тут нечему, на такой работе либо очерствеешь
сердцем вконец, либо поделишь весь мир на плохих и хороших. Ясное дело, что к
хорошим отнесешь тех, кто тебе близок, кого с детских лет знаешь. И будешь не
прав, потому что люди за один-то месяц могут перемениться совсем, а уж за годы…
Но вслух я сказал примиряюще:
– Ничего, главное, что мы выбрались.
– Надо предупредить Хелен и Луизу, – мрачно сказал Арнольд.
– Эти подонки могут напасть и на женщин.
– Все в порядке, они уже в «Геллерте».
Арнольд замолчал, уязвленный. Петер, умница, от греха
подальше вообще молчал, только иногда коротко говорил, куда сворачивать. Мы по
дуге, огибая купальни, шли к гостинице.
Я покосился на Маркуса. Когда я его видел в последний раз,
перед моим пленением, он был без сознания. Болтался на плече Арнольда словно
тряпка, может, и замечая что, а может, в полном беспамятстве. Неудивительно,
перед этим он на свое Слово взял оружие у десятка стражников, издали причем,
руками его не касаясь! После этого Арнольд и уверовал – только Искупитель такое
мог. Но Маркус пока не в силе Искупителя, ему подвиг дался нелегко.
Хотя откуда нам знать правду? Может быть, и сам Искупитель
без сознания упал? Даже в святых книгах не все точно описано. Разве что в той,
которую Маркус на Слове держит, в надиктованной самой Сестрой…
Маркус почувствовал взгляд и вопросительно посмотрел на
меня.
– Как ты, оправился после Неаполя? – спросил я.
– Не сразу. Но сейчас ничего.
Он и раньше-то многословием не отличался, а теперь стал
совсем уж сдержанным и замкнутым. Наверное, оттого, что осознал свое
предназначение? Но выглядел при этом Маркус вполне здоровым, не бледным, не
изможденным. Шел, застегивая на ходу крепкую твидовую куртку, натягивая
поплотнее вязаный берет. Школяр из состоятельной семьи, а то и молодой
студиозус. Никогда не подумаешь, что происхождение его самое что ни на есть
высокородное. И что при этом он успел и на каторге побывать, и в бегах…