– Не надо! – прикрикнул я на Луизу, которая от великого ума
собралась было запалить лампу.
Подошел к шторам, нашел крошечную щелочку и стал осматривать
улицу: тротуары, мостовую, дома напротив, маленькую кофейню со столиками на
открытом воздухе.
Вон наша двуколка стоит, и скучающий кучер опять за газету
принялся… грамотей еще тот, видно, что у него при чтении губы шевелятся, но все
равно такая образованность достойна уважения. Вон парочка в кафе… нет, им
сейчас никто в целом мире не нужен… Роскошный экипаж проехал, продефилировал
щегольски одетый юноша с букетом астр – видно, на свидание… Два стражника с
дубинками… привыкли тут к покою, даже мечей не носят… Детишки стайкой
пробежали, из школы, наверное, с полотняными сумками…
На улице ничего подозрительного не было. Тогда я стал
внимательнее осматривать дома.
И почти сразу углядел в том доме, что прямо напротив стоял,
два окна рядышком. У одного сидел с чашкой молодой человек и внимательно
смотрел на улицу. В основном на дверь, ведущую в дом баронессы. В другом окне
еще веселее: в глубине комнаты сидел кто-то, почти неразличимый, и рассматривал
наш дом в зрительную трубу – несколько раз я замечал слабый отблеск на линзе.
– Ну вот, – сказал я, даже не удивившись. – Как еще вы до
Аквиникума добрались…
– Что? – отрывисто спросила Хелен.
– Два человека наблюдают за домом. Один приглядывает за
парадным, а другой, похоже, пытается в зрительную трубу через окна
подглядывать.
Луиза сдавленно охнула. Хелен, не удовлетворившись моими
словами, подошла, тоже заглянула в щелочку. Я осторожно указал ей направление.
– Вижу, – сразу же сказала Хелен. – Молодой человек с
остывшим чаем… он же с утра там сидит!
– И левее…
– Лакей с трубой?
– Ты что, и одежду разглядела?
– Да… не мешай.
Глаза у Хелен были цепкие. Что ни говори, а работа летуна
требует острого зрения. Она стояла минуты три, а потом аккуратно указала мне на
третьего соглядатая. Тот сидел в бельэтаже и тоже пялился на входную дверь.
– Стража? – спросила Хелен в самое ухо. Хоть и не до того
было, но я с удовольствием вдохнул ее запах. Женщину, что хоть раз твоей была,
всегда с закрытыми глазами узнаешь.
– Не похоже. Стража других бы посадила… да и не стала бы
выжидать. Скорее челядь тех друзей, к которым Арнольд обратился.
– Может быть, они нас, наоборот, оберегают? – безнадежно
спросила Хелен.
– Без спроса? Брось. Не хотят эти друзья наградой со Стражей
делиться. Хотят сами вас взять, сами все получить. Челядь отрядили за домом
присматривать, сами момента ждут. Арнольда скрутить не так-то просто…
– Значит, вас заметили… – мертво произнесла Хелен.
– Заметили двух иудеев с юношей, которые вошли в дом… –
согласился я. – Так. Хозяевам своим уже доложили, сомневаться не приходится.
Что те решат? Да ничего им не понять… что за иудеи, откуда, зачем… Значит,
испугаются. Кинутся Арнольда с Маркусом брать. Маркус для них – самое важное.
За вами попозже придут…
Рассуждая вслух, говоря то, что и без того мне было понятно,
я пытался тем временем придумать, что же делать. Да так придумать, чтобы Луиза
и Хелен даже слова не сказали против!
Впрочем, они и так смотрели на меня жалобными глазами.
Выручай, Ильмар!
В этот миг я неумелых соглядатаев готов был расцеловать и в
лучшем ресторане Аквиникума званым обедом угостить. Что там я недавно думал про
солдата, домой вернувшегося? Да, может, и крутил кто-то с женой его шашни… и
собака нюх потеряла… и дети от рук отбились… Только проходит день-другой – и
жена ужом вьется, лишь бы угодить, собака сапоги лижет, а дети у пса эти сапоги
отбирают, чтобы начистить как следует.
– Здесь наверняка есть мужская одежда, – сказал я. – Для
меня, Антуана и Петера. Тащите, живо!
И Хелен и Луиза беспрекословно вылетели из комнаты. Я глянул
на Антуана – и поймал в его взгляде насмешку. Все он понял. И то, что для меня
важно не только от погони уйти, а еще и научить уму-разуму свою распустившуюся
команду.
– Иначе никак, – сказал я виновато. – Видишь же сам, чего
они натворили!
– Я понимаю, – спокойно ответил Антуан. – Командуй, Ильмар.
Тут твоя епархия.
Тогда я повернулся к Петеру и сказал:
– Ты понимаешь теперь, почему мы следуем за Маркусом… и
помогаем ему скрыться. Просить я тебя ни о чем не вправе, да и не нужно это. Ты
и так нам помог. Но если хочешь присоединиться…
– Я даже не видел его… – растерянно произнес Петер.
– Ты можешь пойти с нами, увидеть и поговорить. Но если не
хочешь выбирать этот путь – лучше не вступай на него.
Я не думал, что он решит сразу. И то, что он сказал, меня
поразило:
– Второй день я не могу понять, почему именно на меня
снизошло чудо исцеления. Я… я ведь не праведник, и не раскаявшийся грешник, я
самый обычный человек. Я сказал Илоне, что должен совершить паломничество в
Иудею, чтобы понять себя. Теперь я знаю, почему я должен идти с вами.
Бывает так, что в запальчивости люди говорят высокие слова,
а через минуту уже в них раскаиваются. Даже если речь идет всего-то о
пожертвовании на храм или благодарственном посте. Но в голосе Петера была
настоящая убежденность. Не минутный порыв, а твердое решение.
– Мы будем рады тебе, Петер, – сказал я.
Вышли мы через парадное, поскольку за черным ходом тоже
велось наблюдение.
Я шел впереди. Иудеем я уже не был. Скорее, местным
сумасшедшим, одевшимся по моде начала века. В узких брюках, помилованных молью
по причине нестерпимого запаха нафталина, в длиннополом сюртуке,
галстуке-бабочке, черных остроносых ботинках. Изящная шляпа, на чей счет я
немного сомневался – мужская ли она, дополняла гардероб.
Под руку со мной шла Хелен. Ее-то одежда в глаза не слишком
бросалась – есть такая особенность, что очень старая женская одежда кажется,
напротив, модной. Разве что зонтик, перекинутый через локоть, могла бы носить и
матушка Хелен.
Луиза и Антуан, следовавшие за нами, щеголяли нарядами,
созданными в другую эпоху. Одно лишь пышное жабо, из которого торчала тощая шея
Антуана, чего стоило! Позаимствовал он и шпагу, принадлежавшую, наверное,
прадедушке баронессы. Причем шпага была старинная, из отличной стали, искусной
испанской работы… у меня глаза загорелись при одном взгляде на нее. Раньше бы,
украв такую, я месяц жил безбедно…
Петер был в ливрее лакея. И шел он следом за нами, неся на
вытянутых руках поднос с бокалами, бутылью шампанского и дымящейся сигарой в
пепельнице.