– Позвольте, – беззаботно протискиваясь мимо монаха, вроде
как и не отодвигая его, но незаметно оттесняя в сторону, сказал руссиец. –
Позвольте объяснить причину моей настырности, уважаемый…
На покорнейшую просьбу это никак не походило. Но проделано
было так изящно, что даже тертый и всего повидавший Луи стерпел.
– Да? – спросил я, невольно принимая на себя роль секретаря.
– Судьба ненароком занесла меня в Аквиникум, – как-то
молниеносно очутившись по эту сторону порога, сказал руссиец, – и я услышал о
том, что случай свел меня в одной гостинице, мало того, в соседнем номере с
прославленным епископом Жераром Светоносным, чья слава достигла и наших
холодных земель. Позвольте представиться – барон Фарид Комаров, из младшей
ветви Комаровых, путешественник и негоциант.
В моей руке сама собой оказалась визитная карточка –
изысканная, напечатанная в два цвета – черный с зеленым.
– Я вовсе не собираюсь докучать его преосвященству пустыми
вопросами или просить о чем-либо, – не дожидаясь ответных представлений,
продолжил Комаров. – Но если его преосвященство уделит мне, в любое угодное ему
время, немного внимания, я сохранил бы воспоминание о встрече до конца своих
дней. Вот!
Он улыбнулся, давая понять, что все сказал и готов в
общем-то уйти… если, конечно, не пригласят войти сразу и сейчас.
От замешательства – ну откуда у меня право за епископа
решать? – меня избавил зычный голос Жерара:
– Пусть барон войдет!
Барон Комаров кивнул, снова улыбаясь, поправил пальцем очки,
скинул с плеч халат, надетый явно только для порядка, поискал глазами вешалку,
не нашел – и небрежно бросил его на стоящий у входа диванчик.
– Пойдемте, – сказал я, пожимая плечами.
За краткое время моего отсутствия Жерар полностью
преобразился. И пустые бутылки куда-то исчезли, и сам епископ казался… ну –
утомленным, ну – выпившим бокал вина после тяжелого дня…
Но уж никак не пьяным.
– Простите мою бесцеремонность, – склонившись, произнес
руссиец. – Но я многие годы с восторгом ловил слухи о вашем преосвященстве и
никогда не простил бы себе…
Жерар жестом остановил его.
– Слухи всегда преувеличены.
– Бесспорно, – поправляя очки, согласился Комаров. – Но как
говорят в Руссии – нет дыма без огня.
– Какой вы веры? – задумчиво спросил Жерар.
– Я – аквинец, ваше преосвященство, – сказал Комаров.
Епископ приподнял брови.
– Мы верим в единого Бога, – начал объяснять Комаров. –
Доброго Бога. Многие задаются вопросом: как может Бог, добрый и всемогущий,
допускать наличие в мире зла…
– «Проблема зла», – кивнул епископ. – Да, конечно. Либо Бог
не добр, либо не всемогущ, либо зло не является злом.
– Церковь, – интонацией подчеркивая уважение, сказал
Комаров, – считает, что беды и несчастья посланы людям в испытание и не
являются подлинным злом. Такого же мнения придерживается ислам. Мы же,
последователи Фомы Аквинского, считаем, что Бог, при всем его могуществе и
доброте, не является всемогущим. Поэтому и существует в мире зло!
– Я не знал, что аквинцы существуют в Руссии, – сказал
епископ. – Крайне любопытно.
– При всем моем уважении к Церкви и всей Державе, – со
вздохом ответил Комаров, – я не рискнул бы назвать их образцом терпимости и
широты взглядов. После смерти святого Фомы Аквинского его последователи нашли
прибежище при дворе хана Петра. Наша секта немногочисленна, но не является
запрещенной в Руссии.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь. – Епископ жестом прервал
Комарова. – Вы допускаете существование враждебной Богу силы? Так называемого
дьявола, падшего ангела?
Комаров радостно заулыбался, будто известие это доставило
ему радость.
– Да, конечно. Не в буквальном смысле, разумеется, а в плане
злого начала! Как Бог представляет собой великое добро, добрую Силу, так и
дьявол – воплощение зла, сила зла. Подобно тому, как Бог проявляет себя в людях
и мире, так и дьявол борется за души людей. Некоторым людям удается изгнать
дьявола из своей души полностью и обрести святость. Так, например, этого
достигли Искупитель, Сестра его, Будда, Магомет…
Жерар Светоносный явно веселился. Наконец-то он нашел
достойный повод для иронии – последователя древней ереси, давно забытой в
Державе!
– Как я понимаю, вы чтите Искупителя и Сестру, но лишь как
людей, обычных людей, сумевших изгнать из души зло?
– Да. И тем самым приблизившихся к Богу, ибо, изгоняя
дьявола, мы оставляем в своей душе место лишь для творца.
– Что ж, я не удивлен судьбой аквинцев в Державе… – заметил
епископ. – Ну а что же так восхищает вас во встрече со мной? Я – слуга святой
Церкви и, несмотря на известную широту взглядов, не склонен восхищаться вашей
ересью.
Комаров развел руками.
– О, я вовсе не склонен к пустым надеждам! Но наша маленькая
церковь давно уже с любопытством и восхищением наблюдает за вами… поскольку
считает, что на пути отрицания зла вы прошли дальше, чем кто-либо из живущих
ныне…
Жерар засмеялся.
– Я понимаю, как веселят вас эти слова, – ничуть не
смутившись, сказал Комаров. – Но так и должно быть. Человек, приобщающийся к
добру, обычно не замечает этого сам.
Он замолчал. Посмотрел на улыбающегося Антуана. На весело
смеющегося Жерара. Потом посмотрел на меня – и пожал плечами. Сказал:
– Простите, что потревожил вас в поздний час. Но если
однажды вашему святейшеству захочется провести хоть немного времени в беседе со
мной – я буду счастлив.
Жерар молча кивнул.
На этом руссийский барон и откланялся. Несколько
расстроенный приемом, но ничуть не смущенный. Я проводил его до двери, а когда
вернулся – Жерар с Антуаном обсуждали визит. Говорил в основном Жерар:
– Вся беда аквинцев, в общем-то не склонных к глупости, –
говорил Жерар, – в простейшем непонимании мудрости и милосердия Бога. Они
возмущаются злом, что творится в мире. Да, мир полон зла. Но к чему придумывать
несуществующие страхи и беды? Господь дал людям свободу воли! Право выбирать,
какими быть! Значит, все причины зла в мире – в нас самих. Разве не мог Бог
предотвратить грехопадение? Мог. Но он же дал людям свободу выбора! Бог
всемогущ и добр, именно поэтому он позволяет людям творить зло, хоть это и
причиняет ему боль…
– Бедный Бог! – вздохнул я.
– Да! – в запале согласился Жерар. И замолчал, медленно
багровея.
– Пойду-ка я спать, ваше преосвященство, – быстро сказал я.
– Завтра у нас день трудный, полный забот…