Антуан пожал плечами.
– Ищем, – вставил я.
– Как этот юноша, Петер? – продолжил Жерар.
– Мне кажется, что он и впрямь исцелен, – сказал Антуан. –
Да, он слаб, как любой человек после тяжкой болезни, но это слабость жизни, а
не бессилие смерти.
Жерар кивнул и осушил свой бокал. Посмотрел на Антуана
тяжелым взглядом. Глаза у него были красные, усталые.
– Каждый раз, когда мне удается исцелить человека… – Он
замолчал. И продолжил, будто проглотив часть фразы: – Почему именно его?
Я понял. И Антуан понял… вздохнул и взял свой бокал.
– На все – Его воля, – сказал Жерар. – Но почему я должен
делать выбор, кого спасти от смерти, а кому дать лишь слова утешения? Иногда
мне кажется, что эта ноша… она слишком тяжела для меня.
– Мы все несем это бремя, – сказал Антуан.
– Все ли? – Жерар приподнял брови.
– Когда я был на войне, – тихо сказал Антуан, – мне тоже
приходилось делать выбор. Страшный выбор: кому жить, а кому – умирать.
Жерар покачал головой:
– Одно дело – нести смерть, другое – жизнь. Каждый раз,
когда мне удается исцелить страждущего, я… – он развел руками, – словно
разбиваюсь на части. Пройдет неделя или две, прежде чем я смогу помочь кому-то
еще. За это время ко мне подойдут такие же несчастные люди, молящие об
исцелении! А я ничего не смогу им дать…
Антуан протянул руку, коснулся ладони Жерара. Странная это
была картина – дряхлый старик, утешающий сильного, здорового, по всей Державе
прославленного епископа. Как-то незаметно Антуан перешел на «ты», будто это он
был призван дарить людям утешение и покой.
– А что можем дать мы, Жерар? Ведь в каждом живущем есть
волшебное и удивительное, которое он может подарить миру. Великое счастье –
найти это чудо, узнать, чем владеешь. Многие смотрят в свою душу до самой
смерти, но не в силах разглядеть дарованное им. Многие поленились смотреть. Еще
больше тех, кто испугался даже обратить взгляд внутрь. Но на что жалуешься ты,
Жерар? На то, что не можешь исцелить всех больных и накормить всех голодных?
Так разве это в человеческих силах? Плотник может возвести дом, может построить
деревню, но самому искусному плотнику не построить в одиночку целый город.
Моряк переплывет океан, увидит дальние земли и сойдет на холодные берега, где
никогда еще не ступала нога человека. Но самому прославленному капитану не
побывать на каждом острове и не пересечь все моря. Бесталанный и ленивый
сетует, что жизнь его прошла мимо… в молодости жалуется на трудное детство, в
зрелости – на тяжелую юность, в старости – на унылую зрелость. Его вина – в нем
самом, но он достоин жалости. А на что жалуешься ты, Жерар? Хватило бы тебе ста
жизней? Тысячи? Миллиона?
Жерар молчал.
– Ты говоришь, твоя ноша тяжела, – устало сказал Антуан. –
Но оглянись назад – и увидишь тех, кто несет ее вместе с тобой.
Епископ поднял голову:
– Еще больше тех, кого я не увижу. Спасибо за мудрые слова,
Антуан… – Он криво улыбнулся. – Я и сам могу их повторить… тысячи раз… но…
Господь создал нас по своему образу и подобию. Оттого и хочется быть всемогущим
и всеведущим. Вот только плоть слаба…
– Предатель мечтает предать весь мир, душегуб – убить всех
людей, скупец – собрать все железо в своих сундуках, – сказал Антуан. – Жерар,
будь человеческие силы беспредельны, а жизнь – бесконечна, что стало бы с
миром? Да, всем нам положен предел. Но стоит ли лечить плоть, когда болен дух?
Жерар развел руками.
– Тебя терзает не то, что ты спасаешь одного человека, а
отказываешь дюжине, – мягко сказал Антуан. – Беда в том, что ты пытаешься
выбрать из дюжины одного достойного. А вот эта ноша – она и впрямь не по
человеческим плечам.
– Вот теперь ты прав, – тихо сказал Жерар. – Но выбор все
равно встает, а я – всего лишь человек, и не могу не выбирать.
Он горько рассмеялся:
– Я делаю выбор и проклинаю себя за это. Ночами молю Бога
послать мне силы исцелять всех… либо забрать этот дар… либо дать покой. Но,
видно, есть дары, которые не возвращаются и не совместны с покоем… Знаешь,
Антуан, почему я желаю найти Маркуса? Не потому, что боюсь в нем Искусителя. Не
потому, что хочу стать рядом с мессией. Мне нужен ответ, а Искупитель снисходил
до ответов…
– Если бы я знал, зачем его ищу, – неожиданно сказал Антуан.
– Мой друг счел, что я умею разбираться в человеческих душах, пойму, зло или
добро несет в себе Маркус. Но причина не в этом… наверное… наверное, я просто
хочу его увидеть. Это последнее приключение моей жизни. Единственное настоящее
приключение.
Неожиданно и Жерар, и Антуан посмотрели на меня.
– Если Маркус Искуситель… – сказал я и замолчал. Жерар пожал
плечами, Антуан покачал головой. – Да нет, не в этом дело, – признался я. – Не
только в этом.
– А в чем, Ильмар? – спросил Антуан. – В любом стремлении
есть и высокие, и житейские обстоятельства. Я помню летуна, проявившего себя в
бою немыслимым асом, но позже оказалось, что у него всего-то болел живот и
требовалось быстрее посадить планёр.
– Мне кажется, эта ноша слишком тяжела для Маркуса, – сказал
я. – Мне… мне просто его жалко.
– Никто из нас не в силах ему помочь. – Против ожиданий,
Жерар не возмутился таким заявлением. Скорее, оно его насмешило. – Или ты
считаешь себя вправе давать советы Пасынку Божьему?
– Нет, – пробормотал я.
– Малые дети, впервые услышав, что Господь создал наш мир за
шесть дней, порой восклицают: «Бедный Боженька, как же он устал от такой
работы!» – продолжал Жерар. – Но детям дозволено в своей невинной простоте
умиляться и жалеть Бога…
– Было бы очень неплохо получить от Господа хотя бы такую
наивную детскую жалость… – буркнул Антуан. К счастью, Жерар, увлеченный
разговором со мной, его не расслышал.
– Или же ты считаешь, что Искупитель нуждается… – Вино
добавило епископу ироничности, и он явно собрался высмеивать меня далее. Но, к
счастью, не успел – в дверь постучали.
Жерар сразу посерьезнел. Кивнул мне – и я пошел к дверям,
радуясь, что избег насмешек.
Это был Луи.
Но не один.
За ним, широко улыбаясь, стоял незнакомый мужчина в
руссийском церемониальном халате, наброшенном поверх пиджака, и праздничной,
шитой бисером тюбетейке. Незнакомец был плотным, широколицым и скуластым,
типичный руссиец из породистых аристократов, свой род возводящих к хану Чингизу
и нойону Владимиру. Он носил очки, тоже вполне отвечавшие образу, с дорогой
железной оправой.
– Господин покорнейше просит аудиенции у его святейшества, –
мрачно сообщил Луи. – Я разъяснил, что час поздний, но…