Клеопатра - читать онлайн книгу. Автор: Фаина Гримберг cтр.№ 18

Но всё это следовало опять же и снова и снова отделять одно от другого, разбирать, истолковывать... Слова суждений, оставшихся от Гераклита, несомненно являлись правильными. Но что было во всём этом толку, во всех этих построениях-выстроениях о смерти и бессмертии?! Миропорядок, разумеется, никто не создавал, и, предположим, никаких богов и не существует. И человеку остаётся лишь смириться и утешать себя хитромудрыми извилистыми размышлениями. Но в конце-то концов!.. Пусть философствуют Ирас и Кама. Ирас мучится своим рабским положением в этом мире, но придумывает, гордая, будто на самом деле свободна. И что же, отчего бы и не поверить в свободу умереть, или в свободу человеческой души? Только ведь Клеопатра никогда не поймёт, зачем Ирас лжёт сама себе! Из рабства надо бежать! Надо убивать поработивших тебя! Никакой иной свободы, кроме этой, быть не может! А в этом вилянии рассудочности, всячески оправдывающей рабство, чувствуется нечто варварское, нечто гиперборейское, должно быть, и порождённое тёмными и очень холодными ночами и бесконечными снегами... И Эпикур прав относительно богов, потому что ведь это же вполне возможно: быть благочестивым, исполнять все обряды, и не думать о том, существуют ли на самом деле боги... А Феодор Атеист полагал, что никаких богов не существует. Это хорошо, это смело. Но возможно решиться и на кое-что не менее смелое. В конце-то концов... Бог — это я. Это я — Исида. Я — воплощение божественного... А вы думали, как? Вы думали, Птолемей Лаг захватил власть над Египтом? А я говорю вам всем: это от бога, от божественной сути... А если и захватил... Это от бога... Вы-то ничего не захватили!.. А я чувствую, что я — воплощение, олицетворение божества... А вы хотите чего? Чтобы я не чувствовала себя живой богиней? Чтобы я всего лишь молилась у алтарей, такая, как вы, как множество людей?.. Этого не будет!.. А Кама-Арсиноя... Что с неё возьмёшь! Она ведь просто-напросто боится жизни. Поэтому ищет утешения во всей этой философии; доказывает себе, что суть, смысл жизни заключается в словах извилистых рассуждений... Дурочка!.. И Фукидид, конечно же, прав! Надо стремиться, устремляться к этому оставанию навсегда, навеки! Но разве для того, чтобы остаться навеки, надо непременно что-то написать? Можно ведь просто-напросто прожить свою жизнь, и всё равно остаться... Впрочем, для этого о тебе должны написать другие... Они и напишут. Существует множество пишущих людей!.. Но о Левкиппе лучше не говорить. Сила необходимости страшна; только опять же — все эти слова о необходимой разумности и о разумной необходимости — это всё пустое и ничего для настоящей, действительной жизни не дающее!.. Фукидид опять же... Какое мне дело до человеческой природы! Человеческая природа — во мне, я сама — человеческая природа! И я никуда от себя не денусь. И незачем пустословить... И надоели суждения о государстве! Оно всё равно как хищный зверь, какой-нибудь лев... И я на колеснице, в которую впряжены львы! Я правлю этой колесницей. И у меня нет ни времени, ни возможности рассуждать о природе хищных диких львов! У меня нет ни времени, ни возможности рассуждать даже об этом устройстве колесницы! Поймите, я даже не могу остановить эту колесницу, и я не могу спрыгнуть... А вам-то легко судить со стороны! Хотя какое со стороны! И вас могут разорвать львы, а колеса могут раздавить вас. Потому что я говорю вам честно, что я ведь и не правлю этой колесницей, просто я на ней!.. Я только могу сама себе сказать: пусть подданные правителей тешатся идеальным свободным государством, придуманным Демосфеном; цари знают: подобное государство — выдумка утешительная! Платон говорит правду, когда говорит об иллюзиях... И эти ребячества сократические! Как будто человек может выбрать, когда ему совершать несправедливость, а когда — претерпевать!.. Душа? Не говорите мне о душе, когда я в поту весёлом юном бегу, и вскидываю руки с мячом, и прыгаю обеими ногами, и выбрасываю руки вперёд, и мяч вбрасывается в сетку на столбе!.. Не говорите мне тогда о душе!.. А то, что говорит великий Аристотель о человеке и о животных, правда, пожалуй. Самое близкое ко мне животное — моя кошка Баси. Я люблю её и не могу надивиться на неё, когда она прыгает ко мне на колени и произносит почти человеческим голосом: «Ур-р-р!..» А когда она, стоя на задних лапках, царапает коготками передних стену, и певуче выкрикивает нечто уже совершенно человеческое... Моя пёстрая зеленоглазая красавица! Ты лучшая из всех людей на свете!.. И конечно же, Каллимах ничего не воспевал без доказательств! Но когда я просто-напросто живу и ничего не пишу? Другие будут писать обо мне, и, разумеется, измышляя семь тысяч басен и вовсе не стремясь что бы то ни было доказывать!.. Но Каллимах... это, кажется, стихи, пересказанные прозой... Но я ведь хорошая ученица! И птицу мы заперли. Она, впрочем, околела, эта птица. Если не давать живому существу ни еды, ни пищи, существо непременно подохнет!.. И все эти замечательные шары, пары и трубки из «Pneumatica» Герона... Я могу пересказать и начертить, но я не понимаю, зачем это... По-моему, рабы обходятся дешевле, чем все эти изобретения!.. Но я, Клеопатра, я, Маргарита, я люблю учиться! Я знаю, что Земля, Гея, — это планета, это шар, несовершенный по своей форме. Я легко могу умножить на 50 расстояние в 5000 стадиев, то есть расстояние между Александрией и Сиеном, и таким образом вычислить окружность этого земного шара, форма которого, впрочем, не совершенна!.. Я изучила «Anatomica» Герофила; я видела, как врачи вскрывают человеческие трупы; я знаю многое об этом устройстве человеческого тела... Как можно не согласиться с тем же Каллимахом?! Каллимах — это стихи... И мне тоже противно то, что доступно слишком многим!.. А Гиппократ не запугает меня! Я всё равно буду жить!.. И если быть мне совершенно откровенной, то в «Пире» Платона я больше всего люблю, когда приходит пьяный Алкивиад: «...Его провели к ним вместе с флейтисткой, которая поддерживала его под руку, и другими его спутниками, и он, в каком-то пышном венке из плюща и фиалок и с великим множеством лент на голове...» Как это хорошо!.. Потому что это — жизнь!.. А в Гиппократовом «О воздухах, водах и местностях» слишком много придумок. Что за гадость — женщина верхом на лошади! Варварство!.. У моей Ирас правая грудь не выжжена. Стало быть, она не из племени амазонок. И, наверное, никаких амазонок не существует. Чтобы женщина всё время ездила верхом? У неё же внизу всё изотрётся! Ой, смешно!.. Ой, Аполлодорова «Библиотека»!.. Но это же я в первом классе учила!.. Острова Блаженных... Это что?.. Конец жизни? Такой конец?..

* * *

Маргарита с детства знала, что римляне — враги Египта. Она не могла бы вспомнить, кто ей это говорил. Это в воздухе носилось, что называется. В воздухе жаркой Александрии. Находились, однако, и говорившие, будто Риму предстоит сделаться самым большим, самым важным государством... В Александрии все обо всём говорили открыто. Или почти открыто... Самым красивым женским именем уже лет двадцать считалось в Александрии, и в Брухионе, и в еврейском квартале, и даже в домах Ракотиса, имя «Полина». Это, впрочем, не означало низкопоклонства перед Римом, или — упаси Зевс-Амон! — желания-стремления покориться Риму...

Но изучать латынь Маргарите нравилось. Переводя Тита Ливия, она представляла себе римлян такими же дикими, какими описывал варваров Геродот...

«Eödem tempõre Porsinna feminärum virtüte quoque commötus est...» Римлянки походили, должно быть, на Ирас... «В то же время Порсенна был взволнован также доблестью женщин. Ибо девушка Клелия, одна из заложниц, данных этрускам, так как лагерь этрусков был расположен недалеко от берега Тибра, обманув стражей, вместе с другими девушками среди стрел врагов переплыла Тибр и всех невредимыми возвратила в Рим к близким. Когда об этом сообщили царю, он сначала послал в Рим послов с требованием выдать Клелию; он сказал, что других заложниц не ценит высоко. А затем, восхищенный доблестью девушки, он заявил, что будет считать договор разорванным, если Клелию не выдадут, а выданную он невредимой отправит римлянам. Обещание было выполнено обеими сторонами, с обеих сторон была сохранена верность: и римляне, согласно договору, отправили заложницу в лагерь этрусков, и у царя Клелия была не только в безопасности, но и окружена почётом, и царь сказал, что дарит ей часть заложников, то есть одаривает её частью заложников: она сама могла выбрать, кого хотела. Когда все заложники были выведены, Клелия выбрала несовершеннолетних, и это было достойно одобрения, чтобы освободить от врага главным образом тот возраст, который более всего не защищён от несправедливости. После возобновления мирного договора римляне вознаградили необычную для женщины доблесть необычным видом почести — конной статуей: в верхней части Священной улицы была поставлена статуя девушки, сидящей на коне...» Ещё бы они ей правую грудь выжгли, для почести! Дикари!..