Дневник мотылька - читать онлайн книгу. Автор: Рейчел Кляйн cтр.№ 19

— Видишь! Вот что получается, когда людей терзают гимнами, — наконец проговорила она. — Обними меня, обними крепче. Мне уже лучше [11] .

Эрнесса = Кармилла?

Может быть, вампир — это тот, кто хочет овладеть другим человеком и в нем, как в зеркале, видеть свое отражение?

Случилось нечто ужасное. Я целый час не могла успокоиться, чтобы написать об этом. Рука так тряслась, что была не в состоянии удержать ручку. Сегодня вечером, выйдя из ванной, я застала у себя за столом Чарли. Она сидела прямо перед моим раскрытым дневником. Она его читала!

— Ты пишешь какую-то чепуху, — сказала она.

Я забрала у нее дневник.

— И нечего строить из себя оскорбленную, — продолжала она, — я только пришла и села за стол, чтобы дождаться тебя, а эта тетрадочка лежала открытая. Ну как тут было не заглянуть?

— Это личное. Нельзя читать чужие личные записки.

— Тогда не выставляй их на всеобщее обозрение. Кстати, не думаю, что Эрнесса одобрила бы то, что ты о ней тут пишешь. И что ты из этого раздула? Я не нашла там никаких твоих страшных-престрашных тайн. Например, что ты балуешься наркотой или вроде того.

Чарли права. Нельзя быть такой неосторожной. Я попыталась казаться спокойной:

— Нет, там нет ничего интересного. Это просто заметки — мне по литературе надо написать сочинение о вампирах. Представляешь: жуткие твари — ожившие мертвецы, которые высасывают жизнь из юных девушек.

Чарли засмеялась, и я поняла, что мне удалось все обратить в шутку. Наконец я выставила ее, закрыла дверь комнаты и присела на кровать, прижимая к себе дневник. Пока Чарли не ушла, я не чувствовала себя в безопасности. Отныне и всегда я буду прятать эти записки. Будет гораздо хуже, если они попадутся на глаза кому-нибудь еще.

Я так долго просидела над этим дневником, тщательно составляя каждую запись. Надо продолжать, убедив себя, что с дневником ничего страшного не случилось, — ведь Чарли прочла всего несколько строк. Ей невдомек, что она читала.

В этот день его не стало на земле.

Я мало написала. И кому я каюсь? Мне уже ясно, что я нарушила собственное обещание писать каждый день, ну и что? Я вообще мало что сделала. Мне было так грустно, что жить не хотелось. Утром я еле встала и потом весь день думала только о том, чтобы лечь в кровать и накрыться с головой одеялом. Вчера вечером ко мне пришла София, мы зажгли свечи и тихо-тихо сидели в темноте. Что бы я без нее делала! Когда я заплакала, она подошла, обняла меня и тоже заплакала. Мне было легче оттого, что мы плакали вместе.

Мама не звонила. Я и не ждала, что она позвонит. Да и что она могла сказать, чтобы мы обе не чувствовали себя брошенными?

Не могу выдавить из себя ни слова. Каждое слово царапает горло, как рыбная кость. Как-то в прошлом году мы с девчонками после уроков сидели в кафе и ели картошку фри. Как обычно, мы дурачились, болтали ни о чем и объедались картошкой. И вдруг Сара Фишер сказала:

— Я так скучаю по мамочке! Вот прямо сейчас. Я помню, как после школы приходила к маме на кухню, ложилась на барную стойку и, глядя в потолок, разговаривала с ней и жевала что-нибудь, пока мама готовила ужин.

Мы все молчали. Мы думали о матери Сары, о том, что она умерла, и эта мысль нас расстраивала. Я расстроилась больше всех — мне хотелось плакать, но Сара не плакала.

Не могу сказать ни слова.

Каждый год я думаю, что вот теперь станет легче, потому что я отдаляюсь от него — живого. Я уже не впадаю в панику, как раньше, когда погружалась в мысли о нем так глубоко, что не могла вздохнуть. Теперь я хочу думать о нем только как об умершем человеке. Мне начинает казаться, что он никогда и не был жив.

Люси ничего не заметила. Милая предательница Люси. Этот экзамен она провалила с треском. Я так и знала. Она ведет себя так, будто ничего не изменилось, но все наши интимные ритуалы были ею разрушены — тихий час, совместный спуск в столовую, отход ко сну. Раньше я всегда знала, где она, — как будто невидимая нить связывала нас. Люси очертила линию вокруг себя и вытолкнула меня за пределы этого круга.

Вот и еще один год я пережила без него.

Люси попросила у меня прощения за свою черствость. Наверное, София поговорила с ней. Но это не важно. Я теперь намного счастливее.

Впервые за последние две недели я села за фортепиано. Я не занималась, хотя не люблю огорчать мисс Симпсон плохой игрой на уроке. У меня в программе сейчас второй ноктюрн Шопена, прелюдия Баха № 4 и новая соната Моцарта № 7, до мажор. Моцарт такой длинный — двадцать страниц, но технически не слишком сложный. Обожаю играть! И как я могла не прикасаться к инструменту целых две недели, в голове не укладывается.

Наверное, все потому, что я терпеть не могу заниматься в репетиториях на нижнем этаже Резиденции. Кроме них, единственное место, где стоит фортепиано, — вестибюль у входа, а я люблю заниматься в одиночестве. В репетиториях темно и холодно, пальцы коченеют, а на фортепиано западают клавиши. Приходится, когда играешь, поддевать их пятым пальцем. Это не самое худшее — больше всего раздражает ужасный запах снизу, от которого меня порой чуть ли не выворачивает. Я нашла уборщика и спросила его, нет ли в подвале воды или чего-то еще, вызывающего такую вонь, но он сказал, что нет, однако, мол, кто-то из девчонок ходил туда и устроил там грандиозную помойку. Там кругом была грязь, валялись дохлые крысы и белки. Они-то и были причиной жуткого смрада. Но, конечно, он вычистил весь подвал.

— Вам, девицам, ’есь нельзя, ’собенно как здесь. Навалом паразитов, как с’час. Я там ловушек наставил и отравы. Вы скажите подружкам, чтоб не ходили.

Его речь для меня — загадка. Я всегда теряюсь, разговаривая с ним, потому что не понимаю и половины из того, что он говорит. То и дело переспрашиваю: «Что? Что?» Раньше, до появления мистера Дэвиса, он был единственным мужчиной на всю школу. (Если не считать Боба, которого видели только те девчонки, которые по ночам совершали набеги на кухню за перекусом.) А я, кажется, была единственной школьницей, заговорившей с ним. Остальные девчонки его за человека не считают. Подумаешь — уборщик. И все они его немного побаиваются — не потому, что он мужчина, а потому, что он — негр с курчавой седой шевелюрой.

Ноги моей там больше не будет.

Сегодня у нас на уроке литературы была интересная дискуссия — хоть какое-то разнообразие. Неужели всему виной пятница, тринадцатое? Хотя на самом деле это был диалог между мистером Дэвисом и мной, поскольку остальным было неинтересно и они не вникали в суть беседы. Девочек вполне устраивало, что они могут шептаться и передавать записочки. Одна Клэр не сводила глаз с мистера Дэвиса. После урока она опять прицепилась ко мне в коридоре: