Юджин - повелитель времени. Книга 5. Любовные чары - читать онлайн книгу. Автор: Гай Юлий Орловский cтр.№ 37

Я дышал ровно, и когда Ригильт на пару секунд замер под оленем, нажал на курок.

Фицрой охнул, я сам не ожидал, что верх черепа гер­цога слетит в тот же момент, как голова умирающего оленя ткнется в грудь регента.

—Красиво, — прошептал над ухом Фицрой, — даже поэтично... Какие брызги, вон даже по дереву стекает кровь!

—Рога точно на морде, — сказал я. — Даже лучше, чем задумывал... Нам везет.

—Бей остальных? — предложил он.

—Уходим, — велел я. — Мы же красивые. Он вздохнул.

—Я бы не утерпел...

— Думаешь, — спросил я, — мне их жалко?.. Не за­будь чаши и бурдюк. Там что-то осталось?

Пока я складывал винтовку и закутывал в тряпки, прежде чем сунуть в мешок, он собрал чаши и бурдюк, связал в узел и понесся вниз с холма. Когда я сбежал за ним следом, он уже вывел коней из-под низких ветвей, держа под уздцы.

— Спасибо, — сказал я. — Уходим, но на рысях, на случай, если кто увидит.

Он кивнул, и обратную дорогу весело рассказывал истории, горланил песни, всяк увидит, что едут двое подвыпивших лордов от одних женщин к другим и ни­чего их больше не интересует.

Не знаю, что со мной, чувствую себя прежним, ничто не изменилось, но я убил и вот теперь, как ни копаюсь в себе, ну никак не чувствую в себе душевного надлома. Может быть, этих душевных надломов вообще не бывает, а это один из способов, чтобы на халяву получать заботу от государства, отдыхать в лучших санаториях под присмотром лучших врачей и сексапильных медсе­стер?

А что, психиатры тоже заинтересованы поддержи­вать придуманный ими «синдром войны». Это же боль­шие заработки, расширение клиентуры, возможность купить более дорогую машину, дворец на Цейлоне, от­крыть еще один счет в банке...

Общество же, если даже и заподозрит неладное, по­стесняется пикнуть, правозащитники тут же набросят­ся с упреками. Вот так и нежатся побывавшие в горячих точках, якобы избавляясь от кошмаров.

А я, что я?.. Я человек в меру честный, если никаких душевных надрывов не испытываю, то и говорю, что не испытываю. Потому что пока еще не хочу на покой и в санатории, мне здесь начинает нравиться.

Что-то в этом есть древнее, настоящее, когда пи­текантропы растоптали австралопитеков и захватили мир, а спустя какой-нибудь жалкий миллиончик лет их самих растоптали кроманьонцы... Я тоже чувствую себя кроманьонцем, что улучшает человеческую по­роду, хотя, может быть, я уже тот, кто и самих кро­маньонцев сотрет с лица земли ради более совершен­ного человека, а стереть с лица земли лучше всего силой, это надежно...

— Сделаем мир лучше, — пробормотал я.

Фицрой оглянулся, сказал бодро:

— Как правильно!.. Вон то село я давно приметил. С первого же дня.

— И что?

— Будем делать мир лучше, — заявил он с убеждени­ем Галилея перед инквизицией. — Тебе нужна эта, как ее, алиби? Или не нужна?

—Еще как нужна, — ответил я. — Хотя и не совсем, а так, на всякий случай.

—Тогда едем.

Он бы остался в том селе еще надолго, понравилось делать мир лучше, но я решил, что для алиби достаточ­но, настойчиво оторвал его от улучшения человеческо­го вида, вытащил на свежий воздух.

— Нужно ставить перед собой цели, — заявил я. —Великие!.. Да, я знаю, что когда они голые, то леди и крестьянка смотрятся одинаково, да и ведут себя оди­наково, но мне вот приятнее вытереться подолом великоледского платья, чем платьем из грубой мешковины!

Он вздохнул.

—Это да... Но ради такой малости...

—Это не малость, — сказал я сурово. — Это услов­ность! А вся наша жизнь на условностях и разной ерун­де, чем маются только люди. Однако простые люди почти не маются, а умные маются так, что вообще ду­реют. С кем мы?

Он проворчал:

—Ладно-ладно, поехали. Умный больно. Ничего не понял.

—Я тоже, — возразил я с достоинством, — ну и что? Человеку дан язык и не дан животным. Вот и пользуюсь.

—У них тоже языки, — сообщил он. — Если хорошо приготовить такое блюдо, пальчики оближешь!.. А ты знаешь, как же мне понравилось создавать алиби!.. Ни­когда сложная и важная работа по сохранению государ­ственной тайны не была такой... ну... нетрудной. Теперь я знаю, как она называется! Алиби...

—Так надо было, — буркнул я.

—И посуду бить?

—Это чтоб заметнее, — ответил я неохотно.

— А когда ты утащил в постель сперва Герту, а потом ее мать?

Я пояснил с неохотой:

— Это все для дела, понимаешь?.. Такая у нас работа. Пойдет шум, все будут знать, что как только наш посол уехал на охоту, мы сразу же в село к молодым девкам, где пили и безобразничали так, что даже выговорить стыдно.

Он сказал довольно:

— Я же и говорю, нравится мне это создавание али­би. И вообще в государственной службе посольства бы­вают приятные обязанности. И то, что мы улучшаем человеческую породу...

— Делаем мир лучше, — уточнил я, так наша деятель­ность звучит более обще и потому благороднее. — Все для гуманизма и человечности, а для этого нужно начи­нать с самых основ, понимаешь?

— Еще как, — заверил он и облизнулся. — Диплома­том неплохо быть, как вижу. Главное, у нас благородная обязанность делать мир лучше.

— И мы его сделаем, — пообещал я.

— Это наша обязанность, — подтвердил он.

— Плодитесь и размножайтесь, — пробормотал я. — Так сказал Господь...

Он спросил заинтересованно:

— Кто-кто?

— Это бог из дальних королевств, — сообщил я. — Он дал много заповедей людям, но эта была самая пер­вая и самая главная: плодитесь и размножайтесь!.. Остальные можно и забыть, но эту нужно помнить и блюсти истово и твердо.

Те, кто не был приглашен на королевскую охоту, на мой взгляд, выиграли. Пили и ели в три горла, а потом в зал вбежал королевский слуга и прокричал, что на охоте в результате несчастного случая серьезно ранен лучший друг короля Антриаса, его союзник герцог Ригильт, потому пир прекращается ввиду недостаточной уместности.

Мы с Фицроем к этому моменту уже полчаса пиро­вали за столом, оба понимаем, что королю Антриасу нужно сперва решить, сообщать или не сообщать, а раз уж сообщать все равно нужно, то сперва нужно решить, как именно...

Фицрой посмотрел на меня с укором, я напрягся, что-то Антриас темнит, в прицел я видел хорошо, как тяжелая пуля снесла герцогу верх черепа...

Финнеган подпрыгнул, на лице дикое и радостное изумление длилось целую секунду, затем помрачнел и сказал мрачным голосом:

— Горе, какое горе!.. Надо продумать, как именно выразить свое соболезнование его величеству.

Эллиан и Баффи сперва не поняли, потом начали неуверенно улыбаться, Финнеган цыкнул на обоих, а я сказал лицемерно: