Приговор - читать онлайн книгу. Автор: Кага Отохико cтр.№ 101

— Пастеровский институт? А зачем?

Оказывается, он не знал, что отец работал в Пастеровском институте, и с интересом слушал больше похожие на сказки рассказы матери. Макио вообще предпочитал не вдаваться в подробности, он знал, что отец был врачом, но в каком институте тот работал, чем занимался — это его мало интересовало.

По горизонту плыл большой белый пароход. Я стал думать о той далёкой неведомой стране, куда он держит путь, в голове рисовались всякие заморские пейзажи, которые с детства тревожили моё воображение. Ах, если бы отец был жив! Мне так сильно захотелось увидеть его, что, как всегда в таких случаях, у меня возникло ощущение, что он вот-вот появится. Внезапно на песок у самой кромки волн упала тень мужчины, который вёл овчарку. Я подумал, что раз я родился, когда отцу было сорок лет, сейчас ему было бы пятьдесят девять. Но приближавшийся к нам мужчина был моложе, лет тридцати с небольшим.

То ли в тот же самый день, то ли в другой, во всяком случае, это было на том же пляже, Макио спросил, какие у меня планы на будущее. А я этого и сам не знал. Гуманитарный лицей я выбрал только потому, что туда было легче поступить. Я запоем читал книги по литературе и философии, но нельзя сказать, чтобы это меня как-то особенно увлекало. Иногда я даже подумывал, не перейти ли мне на естественные науки, не стать ли врачом, как отец?

— Поступай на юридический, — посоветовал мне Макио. Он сказал, что раз отец был врачом, Икуо архитектором, а сам он работал в торговой фирме, то было бы неплохо иметь в семье специалиста ещё в какой-нибудь области. «Почему бы, к примеру, тебе не стать судьёй?» — сказал он.

— Судьёй? А что, может, это и неплохо, — беспечно сказал я, не подозревая, сколь важную роль сыграют в моей жизни представители именно этой профессии.

В конце концов, раз у меня нет никаких особенных склонностей, какая разница, кем я стану — судьёй, пастором, клерком?

Следующей весной я начал усиленно готовиться к экзаменам в университет. Сама по себе необходимость сидеть над учебниками не была мне в тягость, наоборот, я радовался, что у меня есть предлог целыми днями не выходить из своей комнаты. На стену я повесил расписание занятий, подробно обозначив, в какие дни какой материал должен освоить, и решил, что после выполнения дневной нормы буду заниматься чем хочу. Хотел же я чаще всего одного — сидеть за тем же письменным столом и читать.

Едва закончился сезон дождей, как в наших местах стало весьма оживлённо. Их наводнили отдыхающие, которые хотели купаться в море и загорать. В пустующих прежде виллах возникли женщины и дети, в рыбацких домах появились дачники.

Когда по утрам я выходил на пляж, там кое-кто уже нежился под первыми, неяркими лучами солнца. Какие-то молодые люди, судя по всему, солдаты оккупационных войск, носились по морю на моторных лодках, за лодками на водных лыжах летели женщины с длинными золотистыми волосами, развевающимися, как знамёна. На пляже уже стояло несколько зонтиков, кое-кто наслаждался ранним купанием. Летнее солнце стремительно поднималось к зениту, с каждым мгновением людей на пляже становилось всё больше. К тому времени, когда песок под подошвами сандалий делался раскалённым, а открывшиеся лавки, спасаясь от палящих лучей, опускали тростниковые шторы, у моря негде было яблоку упасть. Иногда я ещё некоторое время бродил по пляжу, невольно заражаясь всеобщим весельем. Но чаще всего сразу же уходил домой: весь этот шум и гам претил мне, я чувствовал себя не в своей тарелке. Мне казалось, что пляж принадлежит этим толпам людей, а я без спроса вторгся в чужие владения и все потихоньку надо мной смеются. Я нервно зыркал по сторонам, всё меня раздражало. Однажды какие-то юноши европейцы играли на песке в мяч и он случайно подкатился к моим ногам. Все взгляды, естественно, обратились ко мне, но я тут же отвернулся и быстро пошёл прочь. Я слышал за спиной раздосадованные возгласы — они ведь ждали, что я подберу мяч и брошу им. Но меня испугали не столько возгласы, сколько взгляды, словно длинные иглы, вонзавшиеся мне в спину. Я бежал, подавляя в себе желание закричать от боли.

И тем не менее мне очень хотелось наслаждаться летом так же, как наслаждались им они. Иногда я нацеплял тёмные очки, надевал плавки, перебрасывал через плечо купальное полотенце и, старательно изображая из себя отдыхающего, смешивался с толпой на пляже. Но плавать я не умел, только делал вид, что плыву, заходя в воду на такую глубину, где ноги ещё доставали до дна. Несколько раз я нахлебался воды и едва не утонул, после чего понял, что не смогу научиться плавать, пока кто-нибудь не покажет мне, как это делается. Поскольку мать плавать не умела, я обратился за советом к Макио. Он, пройдя подготовку в армии, был прекрасным пловцом, но ему было неохота возиться со мной. И он сказал с обезоруживающей улыбкой, которая появлялась на его лице всякий раз, когда он кому-то отказывал:

— Плаванью нельзя научить. Можно только научиться самому. Ничего сложного — окунайся в воду, и в один прекрасный день поплывёшь…

В апреле следующего года я поступил на юридический факультет университета Т. Я регулярно посещал лекции, но не потому, что мне было интересно, а скорее потому, что мне просто нечего было делать. В свободное время я шёл в кафе, которое находилось в подвальном этаже, рядом со столовой, и в одиночестве пил дрянной кофе. Однажды я сидел в этом кафе, не зная, куда себя девать, и вдруг за мой столик бесцеремонно сел какой-то юноша в европейском костюме. Тогдашние студенты в большинстве своём носили студенческую форму, поэтому я подумал, что это либо полицейский агент в штатском, либо ещё кто-нибудь в этом роде. Однако молодой человек оказался моим однокурсником; он объяснил, что живёт в Камакуре, иногда видит меня в электричке на линии Ёкосука и давно уже хочет со мной познакомиться. Мне его лицо было незнакомо, но, поскольку он был первым человеком, заговорившим со мной, с тех пор как я поступил в университет, мне стало любопытно, и я приветливо ему кивнул. Мы представились друг другу, его звали Котаро Иинума.

Иинума был ниже меня ростом, красивым его не назовёшь, но у него были крепкие плечи и руки, на смуглый лоб свешивались пряди длинных волос, сообщавшие его облику оригинальность и невольно привлекавшие к себе внимание. Когда волосы падали ему на глаза, он досадливо приглаживал их пальцами или отбрасывал резким движением головы, эти жесты свидетельствовали о раздражительном характере, но могли восприниматься и как проявление непосредственности. Он любил поболтать и постоянно выискивал новые темы для разговора, начав же говорить — невольно впадал в эйфорическое состояние, то есть для меня, молчуна, был самым подходящим собеседником. Как-то незаметно я втягивался в разговор, и у меня развязывался язык. В университет он поступил не сразу, поэтому был на четыре года меня старше и куда лучше подкован во всём — в литературе, искусстве, философии, к тому же он прекрасно танцевал и играл в маджонг и другие игры. Именно под его влиянием, я стал прогуливать неинтересные мне лекции и проводить время либо в игорных заведениях, либо в танцклассе на станции Канда. Новые развлечения полностью захватили меня. Уже через месяц я неплохо играл в маджонг и танцевал.