Приговор - читать онлайн книгу. Автор: Кага Отохико cтр.№ 98

В классе, где мы занимались, всё напоминало о войне: окна были заклеены бумажными полосами, у стены стояли разные противопожарные средства — метёлки для сбивания огня, вёдра с песком. Мои побывавшие в воде учебники никуда не годились; покопавшись в букинистических лавках Канды, я в конце концов сумел раздобыть учебник английского языка и «Историю Японии». Всё остальное пришлось взять на время у одноклассников и переписать в тетрадку. Но я был рад, что занятия наконец возобновились, и с удовольствием ходил в школу. Весной следующего года я собирался сдавать экзамены в лицей и мечтал, что наконец смогу уехать из дома и поселиться в общежитии.

Атмосфера в школе очень изменилась. Как-то незаметно сошёл на нет обычай совершать во время утренней поверки три поклона: в сторону Императорского дворца, в сторону святилища Исэ и в сторону парка Синдзюку. Листок с пятистишием императора Мэйдзи, приклеенный сбоку от ворот, тоже исчез. Директор школы по-прежнему каждое утро проводил нравоучительные беседы, но их содержание постепенно менялось. Сначала он напирал на то, что Японии, несмотря на капитуляцию, удалось сохранить государственный строй, Его Величество в безопасности, и наш долг — усердно учиться, чтобы, выполняя высочайшую волю, отомстить Америке; потом перешёл к нудным разглагольствованиям о мире и дружбе, мол, теперь это самое главное, после чего вдруг завёл совсем уж странный разговор о защите прав человека. Когда же в начале нового года император выступил с заявлением, что он человек, а не бог, это его окончательно добило — он стал уверять нас, что всё это происки Макартура, что японцы не должны забывать о божественном происхождении Его Величества. И добавил, что раз Его Величество изволил заметить, что нашему миру необходима демократия, он надеется, что все мы будем учиться демократии.

Были учителя, которые более определённо выражали своё отношение к происходящему. Например, тот же Унтер. Он заставил нас зачернить тушью все предосудительные, по его мнению, места в учебнике истории и заявил, что этот учебник был написан по приказу военного командования и в нём сплошное враньё. Ещё он сказал, что война на Тихом океане была преступлением, ответственность за которое должно нести японское военное командование. Впоследствии мой учебник, с таким трудом отысканный мной у букиниста и по приказу Унтера весь исчёрканный чёрным, был изъят из обращения по приказу GHQ. [13]

Короче говоря, учителя стали говорить совершенно противоположное тому, что они говорили во время войны. Теперь мы должны были воспевать Макартура вместо императора, демократию вместо милитаризма, мир вместо войны. Призывавший к разгрому Америки и Англии директор заговорил о мире и дружбе, твердивший о «мире под одной крышей» и «священной войне» Унтер стал поносить военщину и рассуждать о том, что война — это преступление. Я, уже видевший, как переменился Макио, не очень удивлялся этим метаморфозам. Просто не очень верил словам учителей, которые к месту и не к месту начинали объяснять, что были обмануты военщиной.

Мальчик, приехавший из детского военного училища, ходил в школу в военной форме, во всех его движениях чувствовалась военная выправка. Когда в класс входил учитель и по знаку дежурного все вставали и приветствовали его, этот мальчик вскакивал, как чёртик из табакерки, и кланялся как заведённый. Ходил он, расправив плечи и выпятив грудь. Однажды я слышал, как мальчишки злословили и насмехались за его спиной: «Да что там, он ведь теперь военный преступник», «В военное время попользовался вовсю, а теперь задаётся. Подумаешь, герой!», «Небось, уверен, что императоришка наш сам Господь Бог».

Через несколько дней они окружили его.

— Эй ты, как ты относишься к императору?

— В каком смысле?

— А в таком, что, небось, считаешь его живым богом?

— Ну, вроде того.

— А если вроде того, то как он детей делает?

— Не знаю.

— Ты был в армии, значит, содействовал войне.

— Но разве не все содействовали? Ведь родина была в опасности…

— Но ведь военные нас просто надували. Скажешь, не так? А ты тоже был военным. Значит, ты всё равно что преступник, понятно?

— Но я думал, это для родины…

— То есть для великой Японии? И где она, по-твоему? Во время войны лопал, небось, от пуза и лиха не знал. Не то что мы тут, с пустым брюхом на заводе надрывались.

— …

— Ишь, мундирчик-то на нём, небось, из чистой шерсти. А у нас — заплата на заплате.

Мальчика, конечно, поколотили: справиться сразу с таким множеством противников он не мог. В какой-то момент, поймав на себе взгляд его глаз, в которых стояли слёзы, я отвернулся. Какими же мы были подлецами — и мучившие его мальчишки, да и я сам, не произнёсший ни слова в его защиту!

Отвергнув лицей в Комабе, в котором учились братья, я выбрал гуманитарный лицей в Мэгуро. Очень уж не хотелось учиться там, где могут оказаться учителя, помнившие моих братьев, особенно Икуо. В том году в виде исключения экзамены были летом, а учебный год начинался осенью. Когда я увидел себя в списках принятых, я обрадовался куда больше, чем когда меня приняли в среднюю школу, — ведь это означало, что я буду жить в общежитии и смогу уйти из дома. Когда я сообщил матери, что принят, она, по своему обыкновению, никак на это не отреагировала. Икуо сказал, что будет, как обещал, платить за моё обучение и за общежитие пополам с матерью, но платить ещё и за учебники он не в состоянии, поэтому я должен добиться, чтобы мне дали стипендию. Макио, поздравив меня с поступлением, подарил мне банку ДДТ, чтобы я мог бороться с блохами и вшами.

Я привёл в порядок свою комнату и сжёг в саду всё, мною написанное в школьные годы, в том числе и все свои дневники. «Уж дневники-то мог бы и оставить», — ворчала мать. Но я спешил уничтожить все следы своего пребывания в этом доме, настолько мне не хотелось туда возвращаться.

Когда я вышел наконец за ворота с небольшой спортивной сумкой на плече, оглушительно звенели цикады, словно желая мне счастливого пути.

Лицей в Мэгуро находился неподалёку от станции частной железной дороги: надо было подняться вверх по холму и повернуть налево. Войдя в ворота, я замер от удивления: перед зданием толпились подростки на вид не старше первого класса средней школы. Оказалось, что это ученики начальных классов, что по неосмотрительности я попал в семилетний лицей. Ещё одна неожиданность подстерегала меня в общежитии — выяснилось, что им пользовались лишь немногие, остальные — и их было большинство — жили дома. Я оказался там единственным токийцем, — как правило, место в общежитии получали те, кто приезжал из провинции. Это было приземистое здание сбоку от ворот, перестроенное из бывшего учебного корпуса, наверное, поэтому окна там были слишком большие и в них беспрепятственно проникал шум со школьного двора. Ученики спали вповалку на дощатом полу, уборная была грязная, еда скудная и невкусная, но я всё равно был доволен: наконец-то я оказался далеко от взрывов ярости брата, от воплей матери, мне казалось, что из тёмной сырой пещеры я выбрался на яркий солнечный свет.