– Скажите, товарищ Осин, вы верите этой листовке? -
спросил Веснин вполголоса. - Верите, что этот мальчик… предал, изменил?..
– Не думаю, - ответил Осин и пренебрежительно махнул
рукой. Затем поправился: - Но… на войне все возможно. Абсолютно все, это я тоже
знаю.
– Тоже знаете? - повторил Веснин, стараясь не
выказывать дрожь пальцев, сложил листовку вчетверо и, расстегнув полушубок,
засунул ее в нагрудный карман. - Листовка останется у меня, как вы сказали -
"не для оглашения". - Веснин положил сжатые кулаки на стол. - Теперь
вот вам мой совет: немедленно уезжайте отсюда! Уезжайте с энпэ сию минуту Так
будет лучше. - И, упершись кулаками в стол, Веснин поднялся.
Осин тоже встал, но излишне порывисто, качнув стол коленями;
мгновенная белизна согнала здоровый ток крови с его полноватого лица, кожа на
щеках натянулась.
– А если уж что произойдет в окружении, полковник Осин…
- договорил Веснин с расстановками, - если что произойдет, то безопасность… вот
она. - И он провел рукой по ремню, похлопал по кобуре пистолета на боку - Вот
она…
Некоторое время они стояли молча, у разных концов стола.
Танковые разрывы долбили высоту, казалось, сдвигали куда-то в сторону блиндаж;
ручейки земли бежали из-под накатов по стенам, шуршали на нарах, от качки под
потолком "летучей мыши" потемнело, закоптилось стекло. И, уже готовый
выйти из блиндажа в траншею, где были люди, раздавались команды, живые голоса,
на морозный воздух после этого разговора, Веснин видел, как еле улыбались
крупные губы Осина и совсем не улыбались его голубые глаза, и проговорил с
отвращением к самому себе за свою резкость:
– Бессонов не узнает об этом разговоре ни слова! Осин
вежливо молчал. Он ни на минуту не забывал о высокой власти Веснина, о его
хороших отношениях с членом Военного совета фронта Голубковым, не забывал о его
праве, непосредственной связи с Москвой и думал в то же время о Веснине как о
человеке слишком горячем, недальновидном, неосторожном, даже мягкотелом, -
такие не внушали веры в прочность их положения. Осин знал о нем все: знал, что
Веснин не из кадровых, а из штатских, из преподавателей Высшей партийной школы
и Политакадемии; хорошо помнил, что у него вторая жена - преподавательница,
армянка по национальности, и десятилетняя дочь Нина от первой жены, родной брат
которой был осужден в конце тридцатых годов, вследствие чего Веснину был вписан
строгий выговор и снят лишь перед войной; знал, что в сорок первом году, будучи
комиссаром дивизии, он вырвался из окружения под Ельней и вывел почти целый
полк; знал и помнил многое, о чем сам Веснин, по всей вероятности, давно забыл.
Но, как бы взвешивая все это в своей цепкой и емкой памяти, Осин по привычке
прикрывался ничего не выражающей улыбкой. И с такою же неопределенностью
ответил Веснину:
– Я лично ни на чем не настаивал, товарищ дивизионный
комиссар. Я только выполнял свой долг… Служебный и партийный.
– А поскольку ваш долг выполнен, - проговорил Веснин
сумрачно, - делать вам больше здесь нечего. Повторяю еще раз: уезжайте с энпэ
немедленно и не опасайтесь случайностей! Бессмысленнее вашей осторожности
ничего нельзя придумать! Неужели одно понятие "окружение" вызывает
мистические страхи?
Веснин подошел к столу, блеснул очками на полковника Осина,
схватил со стола обсыпанную землей пачку папирос и, согнувшись в дверях
блиндажа, вышагнул в мерцающую ракетами темноту, в гул автоматных очередей, в
выстрелы, разносимые ветром над бруствером траншеи.
Глава 17
Выйдя из блиндажа, Веснин не сразу нашел в траншее
Бессонова, ослепленный красно-зелеными вспышками ракет, оглушенный звонко, над
ухом стучащими очередями. В изгибе хода сообщения он заметил на брустверах
нескольких человек, они стреляли из автоматов куда-то вниз, и Веснин на ходу
поинтересовался машинально:
– Что обнаружили? Куда стреляете?
– Ползают гады по скатам! - ответил ему кто-то с бруствера.
- Просачиваются, б…! - И, прострочив длинной очередью, крикнул весело: -
Виноват, товарищ дивизионный комиссар!
Веснин узнал майора Божичко; шапка едва держалась на
затылке, открывая его ранние залысины, лицо светилось веселым азартом.
– Не красная девица. Вины не вижу, - сказал Веснин и
усмехнулся. - Наоборот, благодарю, как говорят, за бодрость духа. Где
командующий?
– Дальше чуть. По траншее. С Деевым, - ответил Божичко
и, любопытствуя, спросил: - А Осин-то! Он-то где? Ну, прямо герой - на энпэ, можно
сказать, с боем прорвался! Только зачем он? Орден, что ли, собирается
схлопотать на грудь за участие в боях? Касьянкин вот тоже не знает, военную
тайну не выдает! Молодец!
Божичко, разгоряченный стрельбой, говорил нестеснительно, не
скрывая свою обычную доверительность в общении с Весниным, и, сказав о
Касьянкине, толкнул кого-то, темным бугром лежащего рядом на бруствере, и
засмеялся:
– Вот убеждаю Касьянкина, как нужно согласно стихам
хоть одного оккупанта убить, чтобы после войны рассказывать, товарищ
дивизионный комиссар, а он мне - стихи, мол, не уважаю. Ничего, я тебя
воспитаю, Касьянкин, не все тебе штаны в тылу протирать. Извините за грубость,
товарищ дивизионный комиссар… Учись, Касьянкин, пока я жив! Давай туда
короткими!
– Оставьте меня в покое, товарищ майор! - огрызнулся
растерянным голосом Касьянкин. - Товарищ член Военного совета, майор Божичко не
имеет права мною командовать и упрекать тылом…
– Вы еще здесь, Касьянкин? - проговорил Веснин. -
Почему именно здесь?
Всегда расположенный к простоте и легкой иронии общительного
Божичко, он не остановил внимания на его ерничестве, а после разговора с
Осиным, после мучительной новости, внезапно и резко оголившей судьбу сына
Бессонова, увидев Касьянкина, подумал только о том, что Осин еще не уехал с НП.
И когда Касьянкин сполз на животе с бруствера, обиженно поддергивая ремень,
отряхиваясь, Веснин сказал непривычным тоном приказа:
– Слушайте внимательно, Касьянкин. Немедленно - к
полковнику. Он ждет вас в артиллерийском блиндаже. В конце траншеи. И немедленно
назад, в штаб армии. Идите. Бегом!
– Есть бегом, товарищ дивизионный комиссар! - явно
обрадованный, воскликнул Касьянкин. Он воспринял этот приказ как спасительное
облегчение и, козырнув, неуклюже бросился в озаренный ракетами ход траншеи.
– Что в самом деле стряслось, товарищ дивизионный
комиссар? - посерьезнев, произнес Божичко. - Или секрет?
Веснин сказал:
– Ваш юмор, Божичко, могу понять я, потому что знаю
вас. Но не очень надейтесь, что поймут все. Известно ли вам, что есть люди,
которые воспринимают шутки слишком серьезно?
– Спасибо, товарищ дивизионный комиссар. Но мне чихать
на этих серьезных, простите! Моя анкета чиста, как стеклышко! - бедово сказал
Божичко. - Один на белом свете как гвоздь. И прекрасно. Терять абсолютно
нечего, кроме шпал в петлице. А Касьянкин - лапоть и лопух, работает как колун,
даже смех берет. Рассчитывает на родственность адъютантских душ.