В этот приезд Сталин долго улыбался, потом напрямую спросил мать:
– Почему ты так сильно меня била в детстве?
– Для твоей же пользы. Поэтому ты и вырос таким умным и хорошим, – ответила Кеке и сама задала вопрос: – Иосиф, а ты сейчас кто?
– Помнишь царя? Ну так вот, я что-то вроде царя.
– Было бы лучше, если бы ты стал священником. – Старушка вздохнула.
Иосиф Виссарионович расхохотался.
Советские газеты сообщили о встрече сына с матерью с вызывающей тошноту сентиментальностью. «Семидесятипятилетняя Кеке добра и полна жизни! – восторгалась „Правда“. – Она вся загорается, когда говорит о незабываемых минутах встречи с сыном. „Весь свет с радостью смотрит на моего сына и нашу страну, – гордо заявляет она. – Как, по-вашему, какие чувства испытываю сейчас я, его мать?“»
Вождя рассердил этот всплеск верноподданнических чувств. Когда Поскребышев прислал ему статью, он написал секретарю: «Я тут совершенно ни при чем». Этого вождю показалось недостаточно, и он распорядился Молотову и Кагановичу: «Требую запретить эти буржуазные проявления, которые просачиваются в нашу прессу. Я имею в виду интервью с моей матерью и прочую галиматью! Прошу освободить меня от непрерывного публичного звона этих негодяев!»
Сталин был недоволен статьями в газетах, но, конечно, был рад, что мать здорова. «Наверное, у нас в генах есть какая-то особая сила!» – не без гордости заметил он. Вождь послал Кеке платок для головы, куртку и немного лекарств.
Приехав в Москву, Иосиф Виссарионович решил вновь вернуться к делу Кирова, о котором начали потихоньку забывать после расстрела Николаева. Вождь хотел расширить дело и включить в него новых действующих лиц. Сталин приказал возобновить допросы Зиновьева и Каменева, старых большевиков, приговоренных в начале 1935 года к длительным срокам. По стране прокатилась новая волна арестов. В Горьком НКВД арестовал Валентина Ольберга, старого товарища Троцкого. На допросе он «добровольно» рассказывал, что в убийстве Кирова замешан и Троцкий. Последовали новые аресты.
Показательный процесс
Никто из приглашенных на день рождения Сталина (родственники, вожди и Берия) не замечал, что тучи сгущаются. В Кунцеве еще никогда не было таких веселых и шумных вечеринок. Клим Ворошилов блистал в новом белом маршальском мундире. Его безвкусно одетая жена завистливо поглядывала на платье Марии Сванидзе, купленное в Берлине. После ужина, как в добрые старые времена, начались песни и танцы. За столом звучали абхазские и украинские народные песни, веселые студенческие частушки. Сталин решил заказать пианино, чтобы на нем играл Жданов. В самый разгар веселья Постышев, один из руководителей Украины, начал танцевать медленный танец с… Молотовым. Эта необычная пара очень развеселила Иосифа Виссарионовича и других гостей. Пожалуй, в тот вечер на сталинских вечеринках впервые был исполнен медленный вальс в исполнении двух мужчин, который мы часто будем видеть в Кунцеве после войны.
Сталин, как всегда, стоял около граммофона и исполнял роль диск-жокея. В тот вечер он даже немного потанцевал. Конечно, это был не вальс Молотова и Постышева, не зажигательная лезгинка Микояна, который, казалось, взлетал к потолку, а что-то из русских народных танцев. Алеша и Мария Сванидзе сплясали модный в Европе фокстрот и пригласили именинника присоединиться, но он сказал, что бросил танцевать после смерти Нади. Танцы и веселье продолжались до четырех часов утра.
Весной 1936 года аресты старых сторонников Троцкого усилились. Надвигались новые репрессии. Тем, кто уже сидел в лагерях, выносили новые приговоры. Тех, кого посадили по обвинениям в терроризме, расстреливали. Мало кто тогда понимал, что это только подготовка к гвоздю программы вождя – громкому показательному судебному процессу, первому из знаменитых сталинских политических представлений.
Главным организатором был назначен Николай Ежов. Этот подающий надежды теоретик марксизма-ленинизма даже написал книгу о зиновьевцах. Нетрудно догадаться, что не обошлось без ошибок и что эти ошибки исправил лично Сталин. Генрих Ягода, генеральный комиссар государственной безопасности, относился к показательным процессам скептически. Он все еще оставался главным чекистом Советской России, но Ежов подсиживал его и постоянно плел против него интриги. Первый показательный процесс оказался для слабого Ежова очередным нелегким испытанием. Он вновь был на грани истощения. Каганович предложил отправить Ежова в двухмесячный отпуск и выделить на лечение и отдых три тысячи рублей. Сталин предложение Железного Лазаря поддержал.
Роли главных действующих лиц политического спектакля отвели Зиновьеву и Каменеву. Для того чтобы убедить их принять в нем участие, НКВД арестовал много старых друзей этих соратников Ленина. Сталин внимательно следил за допросами задержанных. Следователи из НКВД должны были во что бы то ни стало добиться признаний. Иосиф Виссарионович открыто требовал принятия жестких мер: «Залезьте на заключенного и не слезайте с него, пока он не признается».
Александр Орлов, высокопоставленный сотрудник НКВД, бежавший на Запад, прекрасно описал подготовку к процессу. Организационную работу проводил Ежов. Он обещал сохранить свидетелям жизнь, если они дадут показания против Зиновьева и Каменева, которые, как назло, отказывались сотрудничать. Сталин чуть ли не ежечасно звонил в НКВД и интересовался результатами.
– Как вы думаете, Каменев может сознаться? – спросил он у Миронова, одного из помощников Ягоды.
– Не знаю, – ответил Миронов.
– Не знаете? – угрожающе переспросил вождь. – А вы знаете, сколько весит наше государство со всеми фабриками и заводами, машинами, армией с ее вооружением и флотом? – Чекист решил, что собеседник шутит, но Сталин был серьезен. – Подумайте и ответьте, – сказал Сталин, пристально глядя на собеседника.
– Никто не знает точных цифр, Иосиф Виссарионович. Очень много, это из области астрономических чисел.
– Тогда ответьте мне, может ли один слабый человек бороться с этим астрономическим весом?
– Не может, – ответил Миронов.
– Ну что же, – Сталин кивнул. – Когда придете с докладом в следующий раз, в вашем портфеле должно лежать признание Каменева.
Несмотря на то что к главным обвиняемым не применялись меры физического воздействия, многочисленные угрозы следователей и бессонные ночи в конце концов сломали астматика Зиновьева и Каменева. О методах, при помощи которых добывались признания, красноречиво свидетельствует следующий факт. В самый разгар лета в их камерах неожиданно на всю мощность включили отопление. Ежов угрожал расстрелять сына Каменева, если тот будет продолжать упорствовать.
* * *
Пока следователи НКВД усиленно обрабатывали Зиновьева и Каменева, Максим Горький умирал от гриппа и очаговой пневмонии. К этому времени старый писатель лишился последних иллюзий и полностью разочаровался в советской действительности. Он понял, какую опасность представляют друзья-чекисты после того, как его сын Максим внезапно скончался от гриппа при очень таинственных обстоятельствах.