Звезда в оранжевом комбинезоне - читать онлайн книгу. Автор: Катрин Панколь cтр.№ 4

Что совершенно сбивает с толку на этом лице, так это глаза – большие черные глаза, вылезающие из орбит, глаза загнанного зверька. Типичная старая дева из романа Джейн Остин. Та, что не хочет замуж и пьет в комнате свой чай одна-одинешенька, пока племянники и племянницы галдят в гостиной. Она как-то слишком молода, чтобы быть старой девой. Если присмотреться, на этом неярком лице видна равнодушная доброжелательность. Такой вид, будто я тут не с вами, не смотрите на меня, мне это вовсе ни к чему. Я вообще думаю о другом, оставьте меня в покое. Да, интересно, заметил Гэри, девушка вовсе некрасива и при этом она вас так тактично и вежливо отшивает. Она вроде бы носит коричневое, длинное, наглухо застегнутое пальто и резиновые сапоги. Вспомнил ее теперь.

Раз в неделю студенты Джульярдской школы искусств выступали перед преподавателями и учениками. Агенты и профессионалы пробирались в публику в поисках будущих дарований. Их сразу можно было узнать – они громко разговаривали и шумели. В этот вечер она исполняла первую часть Концерта для скрипки с оркестром Чайковского. Она сумела завладеть вниманием зала. Не ерзали на стульях, никто не смел кашлянуть, все затаили дыхание и следили за движениями смычка. Ловя каждое движение греческой нимфы с мышиным личиком. И вот, когда смычок застыл и зал безмолвно ждал его приказов, ожидая новых движений и звуков, подобных волнам, уносящим вдаль, взгляд Гэри остановился на солистке. Он увидел, что она красива, удивительна, чудесна. Розовый и кобальтовый, золотой и шафранный струились вокруг ее лица и сияли как блестки. Такой светящийся и переливающийся ореол. На лице ее было выражение высочайшего наслаждения. Когда ее подбородок коснулся скрипки, она преобразилась из несчастной дурнушки в грациозную богиню, щеки ее заалели, крылья носа горделиво трепетали, темные брови поднялись в мучительном экстазе, и складки губ подрагивали, выдавая охватившую ее дикую, неистовую радость. Она играла и лишала зрителей дара речи. Превращала их в бессильных немых карликов, пригвожденных к стульям.

Он не на шутку разволновался. Подавил порыв встать и пойти расцеловать ее прямо на сцене. Вобрать в себя немного ее сияния. Хотелось ее холить и лелеять. Потому что он знал: кончится мелодия скрипки, наступит тишина, и к девушке вернется ее всегдашняя невзрачность. Статуя, свергнутая с пьедестала. Гэри хотел продлить ее жизнь в высших сферах, сохранить эфемерную красоту творения. Стать волшебником и продлить вдохновенную песнь скрипки.

Греческая нимфа в этот вечер произвела фурор. Весь зал аплодировал стоя. «Да, лучше ее слушать с закрытыми глазами», – засмеялся студент за спиной у Гэри, когда песня скрипки стихла и девушка склонилась. Она вся дрожала, немного горбилась, на лице и шее проступили красные пятна. Гэри обернулся и испепелил нахала взглядом. Вот подонок! Жаль, дуэли сейчас не приняты, он бы немедленно его вызвал! Белокурый пупс с большими голубыми глазами, руки в карманы, тон вызывающий. Реклама детского питания. Что здесь делает эта дубина? Он не заслужил слушать ее скрипку. Калипсо! Точно, ее зовут Калипсо. Возлюбленная Одиссея. «Шел он, пока не достиг просторной пещеры, в которой / Пышноволосая нимфа жила» [3] . Дочь титана Атласа, которая в течение семи лет удерживала Одиссея на своем острове, потом сжалилась и отпустила его домой, хотя и очень страдала, помогла построить плот и отправила в море. В мо-ре… Ре, фа, ля. До, до. Ми, соль, ля, си, до, до-диез. Получилось! Гэри схватил карандаш и поскорее принялся записывать возникшую в голове мелодию. Карандаш порхал по бумаге, ноты звучали в голове, строились по его приказу, белые и черные, круглые и изогнутые, целые, половинные, восьмые, шестнадцатые… Он был оглушен счастьем, неожиданной свободой, полетом. Он парил над землей, в руках у него был огромный мешок с нотами, которые он сеял вокруг себя. Рука не поспевала за мыслью. Листочки блокнота поворачивались слишком медленно. Он наконец поймал мелодию, которая все последние дни была его навязчивой идеей. Она скакала, летела, ширилась, а он преследовал ее по пятам. Ловил, хватал, останавливал. Она вырывалась, делала вид, что ускользает, он хватал ее за плечи и крепко держал. Выбившись из сил, он бросил карандаш. Победа! Ему хотелось встать, расцеловать парня в черной жилетке, который принес горячий шоколад и шоколадное пирожное со взбитыми сливками и вишенкой на вершине. Он набросился на торт, набросился на взбитые сливки на горячем шоколаде, глотал и пожирал. В три приема он опустошил тарелку, допил содержимое чашки и обзавелся шикарными белыми усами над довольной улыбкой.

Как же прекрасна жизнь, как полна и округла! Сколько счастья являют падающие с неба ноты, а вернее, появляющиеся из моря, где плывет Одиссей на своем плоту. Восторг и ликование! Теперь мне нужны губы, чтобы их целовать, ушко, чтобы можно было все рассказать, глаза, в которых отражался бы мой рассказ! Гортензия! Где же Гортензия? Что она сейчас делает? Почему она не здесь? Она уже давно должна была появиться. Толкнуть дверь кафе, плюхнуться на черный стул. Пусть будет сердитая, но здесь, рядом. Они же были уже недалеко, когда он оставил ее в парке. Она, наверное, обрушила свою ярость на кучи сухих листьев. Ох, и я сегодня тоже так разозлился!

Он откинулся на стуле и рассмеялся от этого воспоминания. Поискал в кармане телефон, не нашел его, наверное, забыл дома. Все время его забывает. Не нравится ему эта неизбежная связь с миром в любой момент, даже в тот, когда мир ему вовсе ни к чему! What a drag! [4] Ему гораздо лучше живется без короткого поводка на ноге.

Девушка с именем нимфы услышала, как он смеется.

Удивленно поглядела на него из-за стойки бара. Он поклонился и изобразил, не вставая со стула, реверанс. Вид у него был счастливый. Она улыбнулась ему – неизъяснимая грация сквозила в ее улыбке. Она механическим движением вытирала чашку. Может быть, она подглядывала за ним, скрываясь в тени кофемашины. Сводила воедино его разрозненные мысли, молилась, чтобы он нашел свои ноты. И белые и черные, кружочки и крючки, целые, половинные и восьмые дождем пролились на листы черного блокнота. «Ка-лип-со, – шепотом произнес он по слогам. – Богиня богинь». Она покраснела и опустила голову. Приняла комплимент как лавровый венок.

«Все в этой девушке – загадка, – подумал Гэри, – она словно бестелесна, словно не ступает по земле, а парит над ней. Силуэт женщины с двумя крыльями за спиной». Она подняла голову и вновь поглядела на него, продолжая при этом долгим, спокойным движением вытирать ту же самую чашку. Они смотрели в глаза друг другу. «До, ми, соль, ля, си, до, до-диез», – пропел он, отделяя каждую ноту и дирижируя указательным пальцем. Она подняла руку с тряпкой и повторила его движение, отбивая при этом ритм ногой под стойкой бара. «Ре, фа, ля, соль-диез», – ответила она беззвучно. Губы ее шевелились, мелодия словно играла в ее голове. Он услышал ее, угадал в движении губ. Ему показалось одновременно странным и совершенно естественным, что они так переговариваются через весь зал. Ему захотелось показать ей и разделить с ней могучую радость, наполнившую его до краев, с которой он больше не мог совладать. Он вдруг стал богачом, обладающим настолько сильной эмоцией, которую нельзя купить ни за какие деньги и которую не сможет подарить ни одна женщина. Он стал царем Олимпа, Зевс нервно курит в сторонке.