— Тогда — это планета, на которой только ведётся подготовка
к грандиозным испытаниям! — твёрдо заявил дед.
— Ты уверен? — тихо спросил я.
— Вовсе нет. Но это та версия, из которой стоит исходить.
Она заставит нас быть предельно осторожными.
— Значит, ты за высадку?
— Конечно. Только об одном заклинаю — не надо принимать эти
артефакты за признаки чего-то абсолютно чуждого и экзотического. Это
максимальная ошибка, которую мы можем допустить!
— Андрей Валентинович, я не собираюсь спорить. — В голосе
Данилова был живейший интерес. — Но неужели стоит сознательно всё упрощать?
Подходить к проявлениям чужого разума только с человеческих позиций, оперируя
лишь нашими критериями?
— Стоит. Потому что чуждых критериев мы всё равно не поймём,
— ворчливо отозвался дед. — И знаешь, Саша, до сих пор мой примитивный
человеческий подход ещё не давал сбоев.
— Хорошо! — обрывая спор, сказал я. — Дед — за высадку.
Счётчик?
— Да! — выпалил дед. Через мгновение голос рептилоида
изменился, и счётчик подтвердил: — За высадку.
— Саша?
— Теперь-то… — Полковник хмыкнул. — В любом случае — мы в
меньшинстве. За, если тебе угодно формальное подтверждение.
— Маша?
— Против, — сухо ответила девушка.
— Почему?
— Просто чтобы не было единогласного решения.
«Похищение» явно пошло ей на пользу. Во всяком случае,
ирония из её уст была явлением неожиданным. Кивнув, я серьёзно объявил:
— Ну а я, конечно, за высадку.
— Полетаем, смертнички? — подытожил Данилов. — На мой взгляд,
расстояние между этими объектами — пятьдесят, максимум сто километров…
Я кивнул, доверяясь глазомеру полковника. Честно говоря, я
бы не отказался предоставить руководство ему, оставайся между нами хоть тень
прежних отношений. И Данилов это почувствовал.
— Петя, командуешь ты, но я бы посоветовал сесть километрах
в десяти-двадцати от одной из аномалий. И желательно, в области с комфортной
температурой. Вероятно, разумно будет идти пешком.
— Хорошо.
Борт-партнёр, мы опускаемся. Требования к точке посадки…
Глава 7
Если переоборудованный инженерами Алари «Волхв» казался
Данилову немыслимым, недостижимым прорывом в технологии, то что говорить о
корабле Геометров.
Кроме плазменного шквала за обшивкой, никаких привычных
атрибутов посадки не было. Ни перегрузок, ни вибрации корпуса, ни хотя бы
звуков, неминуемо проникающих в кабину челнока.
Проблем с запасом тяги тоже не существовало, мы снижались по
такой энергоёмкой траектории, что любого баллистика хватил бы удар.
— Даже Сильные расы не склонны к подобным экспериментам, —
изрёк Данилов, когда корабль снизил скорость. — Это же не просто энергоемко,
это ещё и опасно. Нагрузка на конструкцию…
Его по-прежнему давило техническое совершенство Геометров.
Когда-то прогресс общества мерили научными достижениями, производительностью
труда, спортивными успехами отдельных людей. Данилов, видимо, оставался в плену
подобных схем.
В отличие от меня.
Нет, я не знаю, чем на самом деле одна цивилизация
превосходит другую. Дальностью путешествий? Прочностью сплавов? Неисчерпаемым
доступом к энергии? Тогда Геометры и впрямь верх совершенства. Впрочем, если
взять ту тонкую материю, которую принято считать человеческим счастьем, то и
здесь ситуация неоднозначна.
Ведь они счастливы…
Пусть, на мой взгляд, их общество лишено неизменных
атрибутов свободы, пусть бесспорный прогресс в нём прикрывает казарменный
аскетизм. Но ведь если взвесить баланс добра и зла, счастья и несчастья, то и
тут Земля безнадёжно проиграет Геометрам. Тысячи таких «санаториев», как
«Свежий ветер», в котором я удостоился чести побывать, не перевесят самой
заурядной исправительной колонии на Земле. И если «всего лишь» девяносто
процентов населения Родины считают себя счастливыми — нам абсолютно нечего им
противопоставить. Не «золотые двадцать процентов» не тот слой населения самых
развитых стран Земли, что ухитряются жить в комфорте и довольстве в
задыхающемся от нищеты мире.
Я не знаю, почему мы лучше Геометров. Я даже не знаю, что
выбрали бы простые люди на Земле — гордую и нищую свободу или заботливый
патронаж Наставников. Мнение Данилова и Маши — не в мою пользу.
Одно я знаю точно.
Если в этом погруженном во тьму мире, что стелется сейчас
под нами — не верящими друг в друга, мечтающими о разном, абсолютно
несовершенными людьми, если в этом мире есть хоть малейший шанс остановить
Геометров, отвлечь их от Конклава… такого ненавистного Конклава, — я найду этот
шанс.
Найду — или навсегда останусь во тьме.
— Петя, у Геометров реально сесть — так? — спросил дед.
Я покачал головой. Нет. Нигде и никогда, если планета
развита хотя бы до того уровня, что был на Земле в конце прошлого века, подобные
посадки невозможны. Каждый стережёт своё самое большое сокровище — небо.
Данилов откашлялся и монотонным, унылым голосом произнёс:
— И поняли Геометры, что подобная беспечность есть самое
большое коварство… И убежали они в панике на другой конец Галактики, даже не
потрудившись разобраться… Пётр, если что — я пойду к ним летописцем. Получится?
— Получится, — согласился я. Данилов был не просто выбит из
колеи — если уж его прежнее бесконечное балагурство выродилось в отчаянные
попытки сострить.
Скорость скаута уже упала до каких-нибудь четырёхсот-пятисот
километров в час. Он нёсся над плоской, серовато-коричневой, каменистой
равниной. Как ни странно, но на поверхности планеты, лишённой солнца, было
довольно светло — как на Земле в полнолуние. Небо, тонущее в звёздах небо
горело над миром Тени.
Привстав — движение почти не ощущалось, — я прижался к
куполу. Глупо, конечно, ведь это просто экран, а не стекло. Но качество
изображения осталось идеальным.
В сотне метров под нами неслись покатые холмы. Какие-то
блёстки на поверхности… нет, вряд ли что-то искусственное, скорее рудные
выходы. Да есть ли здесь жизнь?
— Пётр, сядь, — попросил Данилов. Все его инстинкты
протестовали против подобного безумия — стоять в корабле, совершающем
динамические манёвры.
Я подчинился. В конце концов, углядеть ничего нового не
удастся — корабль и сам контролирует пространство.
И почти сразу же скаут резко пошёл вниз — у меня всё замерло
внутри, не от ощущения падения — его не было, а от закружившегося вокруг мира.
Корабль скользнул к поверхности по дуге, завис на миг — и опустился. Ровный
неуловимый шум исчез — дыхание механизмов стихло.