Политическая история Первой мировой - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кремлев cтр.№ 30

Встретившись с бароном российско-остзейским, барон берлинский повёл те же речи, что и кайзер в своем письме царю: мол, стоит подумать о том, как создать союз Германии и России, втянув в него французов, которые испугаются-де перспектив остаться на континенте в одиночестве.

Описывая Бьоркский эпизод, академик Тарле позже утверждал: «Что Франция испугается и примкнёт, Гольштейн, а за ним и канцлер князь Бюлов и особенно Вильгельм не сомневались».

Ну, канцлер с кайзером, может, так и думали, хотя и вряд ли, потому что слишком уж было очевидно, что если Франция даже и «испугалась» бы, то «примкнуть» ей к Германии новые «сердечные друзья» из-за Пролива (а скрыто – ещё и из-за океана) не позволят никак. Впрочем, определённые надежды монарх с князем могли и иметь, поскольку, как уже говорилось, определённый резон для Франции в идеях кайзера был.

Но вот уж насчёт чего не стоит строить иллюзии, так это насчёт того, что наивно (по оценке Тарле) мыслил барон Гольштейн. Тарле описывает Вильгельма как натуру ограниченную, недалёкую, непрозорливую. Что ж, пусть даже так (хотя и вряд ли именно так). Но Гольштейн-то под такую характеристику не подпадает абсолютно. Он-то был как раз хладнокровно-расчётлив и знал европейскую ситуацию досконально.

Почему же тогда Гольштейн действовал так, как он действовал? Разумное объяснение напрашивается одно: расчёт был на то, что Вильгельм увлечётся подброшенной Гольштейном идеей, которая и без того уже бродила в его голове. Затем надо было организовать встречу кайзера с царем в максимально неофициальной обстановке и подсунуть «Ники» через «Вилли» такой договор, который, на первый взгляд, крепко соединял бы Германию и Россию, а на самом деле противоречил бы обязательствам России по отношению к Франции.

Политическая и дипломатическая бездарность русского царя и его равнодушие к серьёзной повседневной государственной работе для закулисных режиссёров тайной не были. Поэтому можно было твёрдо рассчитывать на то, что Николай как бездумно подпишет российско-германский договор, так бездумно же от него и откажется после того, как его отговорят ошеломлённые русские министры, или заранее осведомлённые русские «агенты влияния», или и те, и другие одновременно. Ведь в Нью-Бердичеве уже нередко было сложно разобраться, кто тут сановник, а кто – агент. Одна личность Витте поводов для раздумий давала достаточно.

Реакцию кайзера на «вероломный» отказ царя предугадать было нетрудно. «Контрмина» взрывалась и разрывала в клочья не только бутафорский «договор», но и возможность уже не фальшивого, а подлинного, без посредничества гольштейнов и «витть», союза России и Германии.

Для Гольштейна устройство подобных политических «контрмин» было делом привычным. Так, в мемуарах Герберта фон Дирксена, бывшего послом Германии и в СССР, и в Японии, и в Англии, мы читаем: «Я никогда не верил в возможность русско-японской войны, развязанной по инициативе Японии (точнее, развязанной Японией по инициативе Англии. – С. К.). Более того, я всегда с одобрением относился к плану Джозефа Чемберлена, направленному на установление взаимопонимания между Британией, Германией и Японией. К плану, который был сорван психопатическим (ну-ну. – С. К.) руководителем германской внешней политики Гольштейном…».

Вот и здесь всё вышло как по нотам… Весной 1905 года канцлер Бюлов (явно после разговоров с Гольштейном) посоветовал Вильгельму предложить Николаю встретиться во время очередной прогулки кайзера по Балтике. Место и время свидания были выбраны умело: обстановка неделовая; русские министры, которые обязаны по законам Российской империи контрассигновать (заверить) царскую подпись, будут далеко, за исключением некомпетентного морского министра Бирилёва (того самого, который на Тихом океане «заменял» французские свечи зажигания казенными стеариновыми).

Ни о каком предварительном противодействии со стороны политических советников царя не могло быть и речи, потому что даже Вильгельм действовал втайне от собственной свиты.

10 (по новому стилю – 23) июля 1905 года Николай отправился навстречу Вильгельму. Вот как описаны эти два дня в дневнике царя:

«10 июля. Воскресенье

Встали в 9 часов с жаркой погодой с тёмными тучами. <…> Ровно в час вышел на «Полярной звезде» в Бьорке, куда прибыл в 4 часа. Стали на якорь у ост. Равица. Были две грозы с сильнейшим ливнем, но температура приятная. С 7 час. ожидали прихода «Гогенцоллерна» (яхта кайзера. – С. К.), кот. запоздал на два с ½ часа. Он подошёл во время нашего позднего обеда. Вильгельм приехал на яхту в отличном расположении духа и пробыл некоторое время. Затем он увёз Мишу и меня к себе и накормил поздним обедом. Вернулись на «Полярную» только в 2 ч.

11 июля. Понедельник

Проспал подъём флага и встал в 9¼. Погода была солнечная, жаркая, со свежим SO (зюйд-остом. – С. К.). В 10 ч. прибыл Вильгельм к кофе. Поговорили до 12 ч. и втроём с Мишей отправились на герм. крейс. «Берлин». Осмотрел его. Показали арт. учение.

Завёз Вильгельма к нему и вернулся на «Полярную». Было полчаса отдыха. В 2 часа у нас был большой завтрак. Слушали музыку Гвар. Эк. (Гвардейского Экипажа. – С. К.) и разговаривали всё время стоя до 4½. Простился с Вильгельмом с большой сердечностью. Снялись в 5 час. одновременно и до маяка Веркомоталы шли вместе; затем разошлись. <…> Вернулся домой под самым лучшим впечатлением проведённых с Вильгельмом часов».

Подсчитаем…

10 июля монархи встретились около десяти вечера и были вместе менее четырёх часов, причём провели время так, что наутро «Ники» проснулся не без труда. Затем совместного времени на всё про всё примерно шесть часов, включая кофе, переезды, учение, пение и прощание. Бьоркский договор был подписан, что называется, между двумя чашками кофе.

С русской стороны его контрассигновал шестидесятилетний адмирал Бирилёв. Но как! Царь пригласил его в каюту и предложил поставить подпись под текстом, который перед этим прикрыл рукой.

Впрочем, может, ничего он и не прикрывал, а просто Бирилёв присочинил позже в своё оправдание, а потом эта деталь пошла гулять из монографии в монографию.

Но, так или иначе, от министра иностранных дел Ламздорфа и от Витте прикрыться ладошкой не получалось, а те встали на дыбы: договор-де неприемлем и разрушает всю систему внешних отношений империи.

Насколько эта система отвечает русским интересам, не обсуждалось. Правда, Витте, возвращаясь из Америки после мирных переговоров с Японией, был принят кайзером и, как мы увидим, «с сочувствием» отнёсся к идеям венценосного собеседника о желательности союза трёх континентальных держав.

Да ведь если внимательно читать Бьоркский договор, то видно, что он отнюдь не программировал войну. Скорее наоборот, он Европу от европейской войны страховал.

Статья первая гласила: «В случае если одна из двух империй подвергнется нападению со стороны одной из европейских держав, союзница её придёт ей на помощь в Европе всеми своими сухопутными и морскими силами».