Помогла еще порция коньяка и
четверть часа секса — причем и я, и подруга воспринимали секс как лекарство.
Сейчас, к сожалению, не было
возможности прибегнуть ни к тому, ни к другому средству. А ведь без сна я уже
был часов сорок. Организм честно выжал из себя весь адреналин и теперь молил о
сне. Ну — или о некотором времени с закрытыми глазами…
— Здесь две планеты, — тыча пальцем
в навигационный экран, объяснял Зяма. — Мы их не видим, конечно…
— Почему ж не видим, Альбедо видно.
— Роман подался вперед со своего диванчика. — Вон… на три пальца правее солнца…
На мой взгляд, яркая белая точка
была звездой, но я не спорил. Меньше говори — сойдешь за умного…
— Ну, на Альбедо нам все равно не
надо, — бодро сказал Зяма. — Нам нужен ее близнец.
— Нигредо? — мрачно предположил я.
— Верно. Альбедо для жизни
непригодна, атмосфера почти лишена кислорода.
— А почему она так сверкает? Снег?
— Облака… Вот Нигредо, задавай курс.
На экране навигационного компьютера
теперь была схема звездной системы. Солнышко в центре, два кружочка — черный и
белый, рядом. Еще один кружок висел у самого края экрана.
— А это что за планета?
— Газовый гигант размером с Юпитер.
Интереса не представляет.
— На спутниках у него есть полезные
ископаемые, — заметил Роман.
— Есть. Ну и что? Они много где
есть… Давай наводись на Нигредо.
Я ткнул пальцем в черный кружок. Нос
корабля слегка сместился. Изображение качнулось, теперь планета была по центру
экрана.
— Разгоняйся.
Нажав педаль я некоторое время ждал.
Гул двигателей на пилонах корабля усилился, стук метронома участился.
— Так и сиди, — велел Зяма. —
Разгоняться будем примерно полчаса.
— И сколько нам лететь?
— Восемь часов. Потом торможение,
выход на орбиту… еще часа три уйдет.
— У нас тут труп в кабине, —
напомнил я.
— Ничего, полежит. Температуру в
кабине убавь… вот эта шкала… сдвинь ползунок до восемнадцати.
Ползунок был нарисован на сенсорном
экране. Я сдвинул его пальцем до цифры 18 и сказал:
— Все?
— Пока все. Пить хочешь?
— Хочу, но не пить.
— А… понятно.
Зяма нагнулся и открыл дверку под
пультом. Достал оттуда толстый пластиковый шланг с раструбом на конце.
— Санитарный отсек. По-большому,
конечно, ходить неудобно. Хотя если прижмет… А так все просто. Вот… э…
мочеприемник. Вот кнопка отсоса фекалий.
Я покосился назад.
Ленка усмехнулась:
— Не комплексуй. Что естественно, то
не безобразно.
— Нет уж, я потерплю.
— Десять часов? — поинтересовался
Роман. — Да не глупи. Не выдержишь, это раз. Будешь не в форме в самый нужный
момент — два. К тому же обоссанные штаны будут вонять. Культура и мораль — это
производные от реальности, Катран.
— Подай ему пример, — сказал Зяма.
— И верно. — Роман огляделся. — Где
тут… Ага.
Второй «санитарный отсек» был
встроен в низ их диванчика. Роман извлек шланг и стал расстегивать штаны. Ленка
отвернулась. Я тоже, твердо решив держаться до последнего.
Моей решимости хватило ровно до того
момента, как сзади послышалось жизнерадостное журчание.
— Да ну вас, провокаторы… —
расстегивая штаны, сказал я. — Пусть лучше лопнет моя совесть…
— Кнопку, кнопку не забудь нажать! —
напомнил Зяма. — И ногу с педали сними, не корячься…
Ощущения были своеобразные. Ну, если
кто-то хочет их испытать — возьмите пылесос, включите на самую слабую мощность…
в общем, вы поняли, что дальше делать. Если пылесос сломается, то я вам советов
не давал.
Но честно говоря, мир сразу стал
выглядеть гораздо дружелюбнее.
— Будешь? — Зяма полез в задний
карман джинсов. Извлек плоскую фляжку. — По чуть-чуть!
Оказывается, совместное пользование
удобствами способно сближать людей не хуже, чем съеденный вместе пуд соли. Я
открутил крышку и сделал глоток — горло обожгло, огненный комок покатился по
пищеводу.
— Что это? — прохрипел я,
откашливаясь.
— Спирт, — тоже отхлебывая из фляжки
и передавая ее назад, сообщил Зяма. — Понимаешь ли, Катран, объем надо
экономить. Водка… или коньяк, если бы он у нас был, это сплошной перевод
пространства. Зачем лишняя вода, если хочешь выпить алкоголя?
— От воды бы я не отказался…
— Держи. — Ленка подала мне фляжку —
куда более объемистую, видимо, извлеченную из одного из карманов комбинезона. —
Это холодный чай.
Я готов был выпить и холодного чая,
и горячего, и даже горячего молока с медом. Чего угодно. Неразбавленный спирт я
пил лишь однажды, в студенчестве, и с тех пор остался в твердом убеждении, что
отвратительнее ничего нельзя и придумать. Рот был будто кипятком
ошпарен, страшно подумать, что делалось с желудком, которому за последние дни и
так досталось…
— Запил? — спросил Зяма. — Теперь
снова ножку на педаль — и нежно жмем. Еще, — он глянул на коммуникатор, —
семнадцать минут.
И я терпеливо ждал, погружаясь в
сонливое беспамятство, пока Зяма не пихнул меня в плечо.
— Катран, ты оглох? Все, снимай ногу
с газа. И можешь дрыхнуть в свое удовольствие.
— А рулить? — спросил я, закрывая
глаза.
— Рулить будет компьютер, он
железный. Ты свою пилотскую работу выполнил.
Я хотел ответить чем-нибудь
остроумным и бодрым.
Но не смог.
Заснул.
Солнце припекало вовсю. Я расстелил
на траве скатерть — белую, с кружевными оборочками, а Инна принялась выставлять
на нее припасы: маленькие стеклянные бутылки минералки, пивные бутылки
коричневого стекла, большие пластиковые бутылки с «Тархуном» и «Байка
лом», банки колы и тоника, пакеты с соками. Мы сидели посреди
какого-то бескрайнего поля, поросшего травой — ровненькой и аккуратной, как на
теннисном корте.
— Пить хочу ужасно, — сказал я,
глядя на Инну. Потянулся за минералкой, но девушка шлепнула меня по руке.
— Подожди. Сейчас достану бокалы.
Она долго рылась в коробке — совсем
маленькой, и как там все умещалось?