Камень и боль - читать онлайн книгу. Автор: Карел Шульц cтр.№ 109

Макиавелли опять язвительно засмеялся и прибавил:

— Савонарола падет. Падет не только оттого, что, сам принадлежа к духовенству, возбуждает светскую власть против духовной, он падет еще оттого, что слишком искренен, подходит ко всему слишком серьезно. Каждый искренний человек неизбежно должен погибнуть там, где все — лицемеры и трусы.

— У тебя странная философия, Никколо, — сказал Микеланджело.

Макиавелли усмехнулся.

— Может, и странная, да соответствующая действительности, мой милый. Видишь ли, я не умею приспособляться к здешним обстоятельствам, вижу все в другом свете, не хочу быть простым чинушей, мое время еще не наступило. А пока жду, и у меня пропасть свободного времени. Упорно учусь — и отсюда моя философия. Только не по Платону и Аристотелю, ими пускай занимаются другие, которые так плохо здесь кончили, — я не любитель туманов. А по Титу Ливию, Полибию, Тациту, Цезарю и Светонию. Вот откуда моя философия, вот кто мои авторы, научившие меня мыслить, не растекаясь, существенно и трезво, они научили меня не верить людям и всегда видеть прежде всего не добрые свойства их, а дурные, быть всегда настороже, видеть плохое раньше хорошего. И я, следуя этим авторитетам своим, ясно вижу, что в жизни народов события вечно повторяются и люди поступают всегда одинаково, на одно и то же событие у них всегда один и тот же ответ — до Христа или после него, какой век — это не имеет значения. Потому что у людей всегда одни и те же страсти. Так что одна и та же причина вызывает одни и те же последствия.

— Никколо… — неуверенно промолвил Микеланджело, — а что теперь будет со мной?

— Ты будешь голодать, — просто, по-приятельски ответил Макиавелли. — Не думай об этом, я уж давно голодаю. Голодать будешь… а может, и нет. Мне сейчас пришло в голову: постарайся добраться до Лоренцо Медичи…

— Что? — воскликнул Микеланджело в изумлении. — К какому Лоренцо Медичи?

— Вот как? — засмеялся Макиавелли. — Ты ничего не знаешь! Тогда Пьер, может, ты помнишь, — возмечтал о тирании и велел посадить в тюрьму двух своих дядей, Лоренцо и Джованни Медичи, но им удалось перед самой казнью бежать к Карлу Восьмому, и с ним они вернулись во Флоренцию. Теперь они здесь живут, но только зовутся уже не Медичи, — во Флоренции не должно быть ничего медицейского, так они переменили фамилию. Теперь они — Пополано… Народные!

Макиавелли рассмеялся от всей души, так что был вынужден даже прервать речь. Потом продолжал:

— Вот чем кончилась мечта Лоренцо Маньифико! Медичи во Флоренции не смеют даже называться своим именем. Но этот Лоренцо Медичи, Лоренцо Пополано, страшно любит втайне разыгрывать из себя Маньифико, — сам увидишь, посмеешься. Он будет тебе рад. Ему нужен двор, не хватает художников, ты будешь первым. Да еще — как наследство от Маньифико… будешь делать статуи святых, не вздумай только чего другого!

Медичи! Опять Медичи! Твои пути будут всегда перекрещиваться с путями Медичи… сказал там, на церковной скамье в Болонье, изгнанник, который в несчастье обрел дар пророчества. Лоренцо — Медичи, не именем, а родом, — это из страха перед Савонаролой называется он Пополано, а родом он Медичи…

— Спасибо тебе, дорогой Никколо, я пойду к нему. Надо мне иметь какой-нибудь заработок — из-за родных, не могу же я быть им в тягость… Завтра же схожу к Кардиери, чтоб он меня туда сводил, — ведь мой милый Кардиери с Аминтой, наверно, при дворе этого… Пополано!

Макиавелли взглянул на Микеланджело искоса, потом сказал:

— Ну, я пойду. К Сан-Марко, на проповедь. Хочется поразвлечься, послушать об адских муках и о том, как представляет себе Савонарола Италию под властью духовенства. Поразительно!.. Хочу занять там местечко, так что покидаю тебя. А ты сходи, сходи, не откладывая…

Пожав ему руку, он побежал длинными аистиными шагами по улице и вскоре исчез меж домов.

Микеланджело остался опять один. Только тут до его сознания дошло, что он даже не спросил Макиавелли ни о своих родных, ни о Граначчи, до того был потрясен всем виденным… "Ты пришел на большое кладбище", — сказал Никколо. И Микеланджело вдруг вспомнил свой сон, который видел последней ночью в Болонье, ночуя прямо на площади. Близится конец света, возглашает Савонарола. Конец света уже наступил… гробы разверзлись, он стоял один на большом кладбище, потом опять пир, ты это видишь, ты еще живой, а они… и тут пришла она, волнистые черные волосы, белый жемчуг в искусной прическе, долгий взгляд фиалково-синих глаз… "Пойдем, — сказала, — у нас есть дом…"

Флоренция! "Затем бежишь, чтоб вернуться" — так прокаркал тогда голос у ворот, который теперь царит над Флоренцией. Где же мой дом?

На улице появилась какая-то женщина. Узнала, пошла навстречу. Тихо окликнула:

— Микеланджело! Ты меня не узнаешь? Когда ж ты вернулся? Пойдем, проводи меня и расскажи!

И протянула ему обе руки. Он узнал Аминту, нимфу Аретузу. Как постарела! На губах горечь, лицо полно морщин. Искусная прическа производит смешное впечатление. Исхудала, острые ключицы отчетливо выступают ниже горла, над глубоким вырезом, которого она нарочно не закрывала. Бледная, как та, воспоминанье. И тело ее печально. Он обрадовался этой встрече, так же как встрече с Никколо. Как-никак — два друга на этом кладбище! Они пошли рядом, и она стала расспрашивать о его житье-бытье на чужбине; он стал сочинять, но она поняла, что он лжет, и перестала спрашивать. Тогда он в свою очередь засыпал ее вопросами, но она ничего не знала о его дяде и семье.

— Ты не идешь на проповедь? — спросил он.

Она презрительно покачала головой.

— Я медицейская и останусь медицейской. Никто не заманит меня в дом божий, где этот одержимый сипит своим мерзким ртом. Знаешь, Микеланьоло, прибавила она ласково, — ты должен остаться нам верным. Ты ведь тоже медицейский и таким и останешься. Нас всего горстка, но мы приобретаем все больше сторонников, с тоской вспоминающих о времени бессмертного Лоренцо. Они собираются тайно у меня, молодые патриции и некоторые старые члены Совета, — ты, конечно, придешь?..

— Заговор? — тихо спросил он.

Она улыбнулась.

— Так, немножко. Пока — немножко. Но к приезду Пьера подготовим как следует.

Она продолжала бы этот разговор и дальше, но Микеланджело прервал ее вопросом, который давно вертелся у него на языке:

— А Кардиери?

Она сжала губы и коснулась Микеланджелова локтя слегка дрожащей рукой. Последовала минута молчанья, во время которой он уже почувствовал недоброе.

— Его нет в живых, — сказала она. — Он убит.

— Кардиери? — воскликнул он. — Кто ж убийца?

Опять печальное молчанье, потом она ответила еще тише:

— Зовут его, кажется, Рауль де Лорри. Французский офицер на службе синьора Филиппа…

— Но почему? Почему?

Она ничего не ответила. Он понял и, нахмурившись, отстранил свой локоть, так что рука ее упала. Она побледнела и еще сильней сжала губы.